таблички. Исчезло озеро, исчезли мертвые тела, коряги и сучья, костер. Остались лишь серые стены, заключившие маленький мирок в подобие темницы.
Небольшая комната, погруженная в полумрак. Тусклый, рассеянный в пространстве свет, происхождение которого невозможно определить, позволяет взгляду выхватывать лишь контуры фигур. Поверхность стола, какие-то сиденья. Табуреты, стулья? Не важно.
Игрок сидел на холодном полу. Или на земле? Его одежда странно изменилась: она черная, обтягивает тело и лишена швов. Пришедший из тумана, напротив, остался в прежнем одеянии. Он сел за стол, на котором лежала открытая книга. Большой фолиант, в дорогом кожаном переплете. Книга была очень необычна, ее страницы удивительно разнообразно исполнены. Папирус, пергамент, шелк, бумага. Тысячи страниц, они никак не могли поместится в такой, пусть весьма не худенький переплет, но помещались. А символы, буквы? Сложные рисунки вначале, все упрощающиеся в дальнейшем, и наконец, алеф, бет, гимель. Альфа, бета, гамма. Арамейский, греческий, латынь...
-- Мне кажется, вы все очень упрощаете, Игрок. Месть за женщину, как начало Игры...
Игрок хмыкнул:
-- Переверните страницы к началу, и вы увидите, что практически все, что побуждало человека взять дубину и вдарить по черепу ближнего своего, имело причиной женщину. Что есть война там, в самом начале? Похищение скота и женщин. Нет, я не вижу здесь ничего иррационального. Вы полагаете, Историк, такое начало недостаточно эпичным?
-- Ну почему же? Пирру, к примеру, было просто скучно, а в вашем случае...
Игрок улыбнулся.
-- Про пиррову скуку все сочинил Плутарх. Сколько столетий меж ними? Вы так любите повторять всевозможные выдумки и заблуждения ваших коллег. Уже сами искренне верите в них? Так бывает от излишнего увлечения пропагандой.
-- Вам виднее, -- спокойно заметил Историк.
-- Ах да, я забыл. Обгадишься сам, поспеши назвать засранцем другого. Прямое следствие всей вашей идеологии.
Историк поморщился.
-- Сдается мне, что ваша нарочитая грубость -- своеобразная защитная реакция. Никак не можете принять свое поражение.
-- Я потерпел поражение? Ничего подобного. Вы сами в глубине души сознаете это, иначе не наведывались бы раз за разом в мою скромную обитель для проведения душеспасительных бесед. Вроде бы все идет по плану, ничего не мешает, ан нет, чего-то не хватает. Противник не желает признавать поражение. Да как же так? Ведь мы его практически растоптали, а он как будто даже не заметил! Обидно до слез, ничто не радует.
Историк не ответил. Повисла пауза. Ни единого звука, тишина, пронзительная, как звон натянутой струны.
-- Сейчас вам было бы разумнее уйти. Не думаю, что я расположен к воспитательной беседе, -- нарушил молчание Игрок.
-- Оставить вас наедине с этой аферой? Ну уж нет, -- Историк с мягким шелестом перевернул несколько страниц, -- что вы задумали, Игрок?
Теперь молчал Игрок. Историк смотрел на него, тоже не говоря ни слова. Довольно долго. Потом сказал:
-- Вы, как маленький ребенок. У вас разбили игрушку и вы, в отместку, сломаете песочный дворец, который построил ваш обидчик-одногодок. Даже в такой ситуации вами движет лишь месть. В ваших действиях никогда не было рационального зерна, лишь разрушение...
-- Да, да, я воплощенное Зло...
-- Не ерничайте.
-- Тогда снимите эту лицемерную маску. Там я для вас -- Разрушитель. А здесь зачем-то придумали политкорректное именование. Какое замечательное изобретение -- политкорректность. Я бы даже сказал, эпическое, прорывное. А еще язык, вернее, 'новояз'. Вы, как никто другой сильны в терминологии. Все вещи нужно правильно назвать.
-- В вас говорит банальная ревность. Ревность к успеху. Вас превзошли изящно, без грубых методов. Учитесь.
-- Без грубых методов? Надо полагать, это я травил ядами неугодных?
-- О чем вы? Все мусолите легенду? Вот здесь написано, -- Историк постучал длинными тонкими пальцами по раскрытой книге, -- что яд был привезен в лошадином копыте, что 'сила яда, добываемого в Македонии, такова, что он разрывает даже подковы, но копыто животного его выдерживает'[2]
. И добывают этот яд в источнике, который называют Стиксом. Воистину, серьезный исторический труд. И Арриан[3]
твердит о яде. Все, как заведенные, повторяют одну и ту же байку. Вот слова и материализуются.
-- Да уж, отличный прием. Если не ошибаюсь, именно тогда внедренный. Не раньше? Кто там был первый, Аристобул или Онесикрит, с его басней об амазонках? Напомнить? Сей муж сочинил книгу о подвигах Александра Великого и, спустя десятилетия после смерти царя, читал ее сподвижнику покойного, Лисимаху. Когда дошло до описания встречи Александра с амазонками, Лисимах удивленно воскликнул: 'А где же я был в это время?'
-- Александр стал богом и автоматически получил подходящее богу прошлое. Так, знаете ли, часто происходит с богами, -- невозмутимо заявил Историк, -- не понимаю суть ваших претензий. Человеку свойственно вздыхать об утраченном Золотом Веке. Здесь вы найдете пищу на любой вкус для подобных грёз. 'Ах, он мечтал создать Единое Царство. Один народ, один язык, один царь, один бог. Всеобщее благоденствие и просвещение. Покончено с национализмом и варварством. Все люди -- братья. Ах, он великий полководец, сражался в первых рядах своих воинов, его тело покрыто десятками ран. Он гнался за
