-- Не стоит обвинять нас в негостеприимстве, мой друг. Не каждый день мы принимаем у себя столь важных и, согласись, опасных гостей. Мы несколько взволнованы. Я, Понтий Телесин, приветствую посла Великого царя Митридата в моем доме.
-- И я приветствую тебя почтеннейший Телесин. Называй меня Аппий Прим и пусть тебя не смущает римское имя понтийского посла.
-- Что ж, следует уважать желание столь важного посланника сохранять инкогнито. Приглашаю тебя, уважаемый Аппий, разделить с нами скромную трапезу дабы умиротворить разум, прежде, чем мы перейдем к нашим делам.
Телесин хлопнул в ладоши и в атрии тотчас появились рабы. Они внесли три ложа, низкий столик, быстро сервировав его угощениями, после чего удалились. Один из рабов остался в атрии, очевидно приготовившись прислуживать хозяевам и гостю.
'Интересно, почему это все нельзя было сделать заранее', - подумал Прим.
Посол и хозяева возлегли за столом. Некоторое время все угощались в молчании. Аппий более не пытался раздражать хозяев. Наконец Телесин заговорил:
-- Так что же хочет сообщить нам Великий царь?
Аппий предполагал перейти к делу не столь прямолинейно, намереваясь начать разговор издалека, однако деваться было некуда, хозяева не горели желанием вести пространные беседы.
-- Царь хотел бы достичь соглашений с самнитами по ряду вопросов.
Аппий усмехнулся.
-- Царь полагает, что взаимовыгодных.
-- Ты разговариваешь с сенатором, посол, -- встрял Альбин, -- ты предлагаешь римскому гражданину переговоры с царем, находящимся в состоянии войны с Римской республикой. Такие переговоры может проводить лишь Сенат или лицо уполномоченное Сенатом. С какой целью ты прибыл сюда, а не в Рим и ведешь такие речи?
-- С целью подстрекательства вас, уважаемые
Альбин дернулся было вскочить, но Телесин удержал его.
-- Почему мы должны довериться человеку, скрывающему свое имя?
Аппий помолчал.
-- Логично. Люди, особо приближенные к Великому царю, с чьего ведома я действую и от чьего имени говорю, называют меня Поликсеном Милетским. Разумеется, я не римлянин. Я иониец. С тобой же, Понтий Телесин, я намерен говорить, поскольку еще не минул третий год, как ты вложил в ножны меч, обагренный кровью римлян. Полагаю, за столь малый срок люди не успевают забыть, за что они сражались. Особенно если борьба закончилась горестным поражением, а хитрые победители кичатся ловкостью, с которой был обманут и усмирен опасный враг.
Глаза Телесина превратились в щелки.
-- Продолжай, почтенный Поликсен, я слушаю тебя.
-- Царь Митридат испытывает большие затруднения. Сразу две могучих римских армии теснят его. Царь близок к поражению в войне и, очевидно, будет просить мира. Эти речи не были вложены в мои уста людьми, пославшими меня. Я говорю так, ибо не собираюсь обманывать вас, уважаемые.
Аппий замолчал. Телесин ждал продолжения. Внезапно Альбин осознал смысл слов посланника.
-- Ты сказал, две армии теснят царя? Значит, легионы консула Флакка сразились с Митридатом прежде, чем выступили против Суллы?
Предвосхищая возражения Телесина, Альбин добавил:
-- Полагаю, для нашего гостя цели младшего консула не являются тайной.
-- Не являются. Как и то, что консул в настоящее время мертв. Думаю, в Риме об этом известно пока немногим.
Лица самнитов вытянулись от изумления.
-- Кто же ведет легионы?
-- Легат Гай Флавий Фимбрия. Он действует весьма успешно.
Повисла пауза. Самниты переваривали информацию.
-- Значит, Митридат близок к поражению, -- медленно проговорил Телесин, -- и, разумеется, он ищет союза с нами, дабы мы возобновили нашу борьбу, оттянув силы римлян на себя и позволив царю выпутаться из безвыходной ситуации. Если так, он рассуждает несколько наивно.
-- Что же смущает себя в таком предложении, почтенный Телесин? - невозмутимо поинтересовался Аппий.
-- Ты в самом деле не понимаешь?
-- Я бы так не сказал, но хочется, чтобы между нами не возникло недопонимания и все слова были бы произнесены.
-- Ну, во-первых, как тебе прекрасно известно, нам предоставлены гражданские права. Мы можем избирать и быть избранными. Следовательно, мы можем определять политику государства. Именно это было нашей целью в войне. Цель достигнута, у нас нет более причин выступать против Рима. Во-вторых, мы