Римляне смогли достать три корабля, и на них Луций Лициний отправился добывать флот для Суллы. В самый разгар зимних бурь. Тем не менее, ему удалось благополучно добраться до Египта, ко двору фараона Птолемея, девятого с таким именем, прозванного Латиром[150]
. Молодой Птолемей принял посланника более чем радушно. После смерти Птолемея IV, победителя сирийцев в битве при Рафии, Египет начал хиреть и больше не посягал на право именоваться великой державой. Поэтому фараон не упустил возможности подружиться с Римской Республикой против Митридата. Птолемеи и прежде имели сношения с Римом, но не слишком активные. Величина это была для них скорее неизвестной, и фараон испытывал Лукулла на прочность подарками, стоимость которых достигала восьмидесяти талантов[151]
. Лукулл вежливо отказывался. Царские евнухи, раболепно простираясь перед ним ниц, вежливо настаивали. Водили к саркофагу Александра, звали в Мемфис, посетить гробницы древних фараонов. Лукулл отвечал, что осматривать достопримечательности прилично досужему путешественнику, разъезжающему в свое удовольствие, а не тому, кто оставил своего полководца в палатке в открытом поле, неподалеку от укреплений врага.
Евнухи тянули время. Фараон еще ничего не решил. Лукулл, убедившись, что суммы, подобные той, что он получил от Суллы, двор фараона способен переварить за один день, с утра до полудня, без остатка и каких-либо сожалений, вынужден был изменить тактику переговоров. Деньгами евнухов было не пронять, но они опасались понтийцев и парфян и весьма прониклись скоростью битья митридатовых стратегов. Определенно, было из-за чего подружиться. Однако на полноценный союз фараон все же не решился и ограничился представлением эскадры пентер (не слишком большой) под командованием наварха Тимофея. Это было уже немало, и окрыленный успехом Лукулл отплыл на Крит в поисках новых союзников.
На Крите легат одержал еще более впечатляющую победу. Формально правившие островом многочисленные мелкие царьки и олигархи не представляли из себя ничего, ни силы, ни власти. Другое дело -- Леохар. Подробности переговоров Лукулла с Волком были известны только им двоим, но результат заставил изумленно ахнуть всю Эгеиду. Волк присоединился к римлянам со всем своим флотом, практически уровняв их шансы против понтийских эскадр.
На этом фоне, следующий союзник, Родос, уже казался чем-то само собой разумеющимся. Потом последовала очередь Книда и вот теперь -- Кос.
Флот разросся до восьмидесяти кораблей, против шестидесяти у Неоптолема. Сулла, стараниями своего легата приобрел лучших навархов - Дамагора, Тимофея, Леохара. Они знали, что стоящий у Геллеспонта Неоптолем - это наиболее организованная и дисциплинированная часть морских сил Митридата, но есть еще кое-кто. Вчерашние братья Леохара. Киликийцы. Про них было известно лишь то, что их очень много и они повсюду. Лукулл намеревался запереть войска Архелая в Греции, отдав на съедение Сулле. Для этого необходимо было уничтожить Неоптолема. В победе над ним легат не сомневался, но требовалось еще обезопасить тыл от удара киликийцев, защитить от разорения города новых союзников.
По совету Дамагора Лукулл задержался на Косе на несколько дней дольше, чем изначально намеревался. После заключения союзнического договора с правителями острова, все легкие корабли, все критские гемиолии и часть наиболее быстроходных родосских триер были разосланы в разведрейды на запад, до Киклад, и патрулировали Родосский пролив. Благодаря этим мерам Лукулл узнал о походе Эргина сразу же, как только тот проследовал мимо Родоса. Эргин ушел на запад, это порадовало легата (противник опасается драки), но и заставило озаботиться. Необходимо было срочно принимать меры, пока киликийцы не соединились с Неоптолемом. Кроме того, Леохар с Дамагором, прикинув численность сочтенных разведкой кораблей Мономаха, пришли к выводу, что это далеко не все, что Братство может выставить против них. Нужно было поторапливаться, и тут на горизонте замаячила новая перспектива.
Слухи о переправе в Азию марианской армии, ее успехах, дошли до ушей Лукулла еще на Родосе. Они были очень сбивчивыми и противоречивыми. Победа римлян у Пропонтиды описывалась по разному, легату не удалось даже выяснить имя командующего марианцами. Неизвестна была обстановка в Вифинии. Одни говорили, что вифинцы массово бегут от римлян к Митридату, другие -- от Митридата к римлянам. То царь убит и съеден червями, то он обрушил на римлян громы и молнии, стерев всех в порошок. Слова про громы прагматичный легат пропустил мимо ушей, но наличие на доске очередного игрока отныне необходимо было учитывать.
На седьмой день стояния к острову подошло финикийское судно, на котором пассажирами ехали полтора десятка легионеров. Вот они привезли новости крайне интересные...
-- Налей-ка мне, парень, -- Лукулл щелкнул пальцами, указав контуберналу на кубок с вином.
Юноша, зашедший с вечерним докладом, немедленно бросился выполнять поручение. На пороге покоев косского архонта Никодима, частью превращенных в штаб флота, появился трибун Гай Постумий, отсалютовав командиру. Лукулл кивнул в ответ, сел за рабочий стол, отпил из чаши и вопросительно взглянул на Постумия.
-- Только что патруль задержал на берегу, неподалеку от города, подозрительного человека. Одет в легионерскую тунику, довольно оборван, никаких вещей при себе не имеет. Утверждает, что он военный трибун.
-- Военный трибун?
-- Так точно. Не наш.
-- Может быть, дезертир из легионов Кассия?
-- Мысль про Кассия мне в голову не приходила, но я не думаю, что он дезертир. Он не пытался бежать, сам вышел к патрулю.
-- Думаешь, он из этих?
-- Так точно. Показания вполне согласуются.
-- Приведи его.
-- Он уже здесь.
-- Вводи.
В комнату вошли два легионера и сопровождаемый ими человек. Он был одет в грязную и ободранную тунику, некогда красного цвета, обут в калиги. Волосы русые, светлая щетина, очевидно обычно малозаметная, ныне ярко выделяется на обветренном, загорелом лице. Держится уверенно, спокойно, словно нынешнее положение не кажется ему чем-то из ряда вон выходящим. Нет загнанности в глазах. Ну конечно, никакой он не дезертир.
