– Да, я понимаю, – пристыженно кивнула я, мне было ужасно неловко, что я доставляю человеку лишние хлопоты. – Я постараюсь разузнать все, что только возможно.
– Ну, лады, – сказал Толик, выкидывая окурок в форточку, и обратился уже к Оксанке: – А спать-то, как я понимаю, мне опять негде?
Она почему-то слегка покраснела.
– Почему негде? Будешь спать с Чижовой.
– Нет, – усмехнулся он, прямо глядя ей в глаза, – с Чижовой я спать не хочу.
Я усмотрела во всей этой мини-сценке какой-то едва уловимый намек.
Неужели это возможно? Какой стыд! Он же ее брат!
Глава 8
НЕПРОЧИТАННЫЙ РОМАН
Ночью я проснулась от душераздирающих воплей. То было проявление бурного, где-то даже безудержного ликования. Я готова была просто на стену вскарабкаться. Да когда же они угомонятся, наконец! Сколько можно! Мало того что я по их милости два часа пыталась уснуть, так еще и сейчас?!
Оказалось, что радость, обуявшая публику, была связана с внезапным приездом припозднившейся Мурашовой.
Пока я впотьмах пыталась нашарить тапочки, нащупать на стуле халат, а заодно убедиться, что времени уже часов пять, гостью успели препроводить в гостиную.
Войдя туда, я застала, как Мурашова совершает круг почетного знакомства.
– Здравствуйте, я Кира, – деловито пожимала она руку Олежке.
– Кира! Очень приятно! – Это уже Толику.
– А вы, женщина, вообще уйдите отсюда! – С Алинкой они одно время были очень дружны, и такая форма общения до сих пор была у них в чести.
Перед Гариком Мурашова зачем-то опустилась на одно колено и, облобызав его руку, сказала:
– Прекрасный вы мой, я Кира!
ДДА она просто молча, но энергично встряхнула за ладонь.
Я заметила, что в комнате не наблюдается Юляшки. Наверное, она, как единственный нормальный человек, отправилась спать. В отличие от Ирины, которая, не желая отъединяться от коллектива, тихонько клевала носом в углу. Еще я заметила, как Гарик, подойдя сзади, попытался привлечь Оксанку к себе. Но та, якобы порываясь очередной раз расцеловать Мурашову, от него отошла.
Вообще, атмосфера праздника мало-помалу утрачивала тона. И даже прибытие знаменитой Оксанкиной подруги по институтской скамье не смогло в корне изменить ситуацию. Второго дыхания у собравшихся не открылось. Дорохова, конечно, по традиции предоставила Кире слово, и та рассказала парочку свежих анекдотов, как она одна это умеет. Все посмеялись, поаплодировали, еще пошумели немного. И постепенно утомленный народ стал разбредаться по комнатам.
Вот сволочи! Разбудили и разошлись! Причем самая главная виновница – Мурашова – ушла раньше всех, сухо кинув мне напоследок: «Здрасьте!»
Противная! Небось еще и в моей комнате разлеглась! Всех ненавижу!
В гостиной остались только Толик и я.
– Ты чего спать не ложишься? – спросил он меня.
– Да мне уже и смысла нет. Сейчас без пятнадцати семь. Только усну, уже и вставать. Хочу сегодня пораньше домой попасть.
– Ну, поехали со мной тогда. Я уже такси заказал. Минут через сорок обещали быть.
– Правда? – обрадовалась я. – Мне до ближайшего метро. Дальше я сама.
– А куда тебе?
– На «Домодедовскую».
– Ха! – усмехнулся он. – Ну надо же! И мне на «Домодедовскую»!
– Не может быть!
– Ну почему же не может? У меня там школьный друг живет. А у школьного друга живу я, когда бываю в Москве.
– Здорово! Тогда я пошла одеваться.
– Дуй.
Я потихоньку вошла в комнату. На всякий случай. Вдруг Мурашова все-таки здесь.
Она и впрямь была тут. Дрыхла на второй половине кровати. Я, стараясь не шуметь, переоделась. Стала убирать все в пакет. Тапочки, лак, косметика. Так, вроде ничего не забыла!
Взяла в руки пакет – и сморщилась. Зараза, шуршит, как незнамо что.
– Польчик, ты чего, уже собралась?
Из-под ватного одеяла высунулось заспанное Оксанкино лицо. Я удивилась.
– А почему ты здесь?
– Ну, знаешь, почему-то не захотелось ложиться в одну постель с Губановым.
– Понятно. Значит, разругались всерьез. Ладно, зайчонок, спи, я поехала, – я подошла и чмокнула Оксанку в щеку. – Позвони, когда вернетесь.
– Угу.
Она снова влезла под одеяло. А я пошла на кухню, выпить чаю на посошок.
В машине меня немедленно разморило. Я стала то и дело валиться на Толика, который для чего-то тоже забрался назад. Касаясь головой его плеча, я дергалась и с бодрящимся видом садилась ровно, бешено выпучив глаза, чтобы они не вздумали закрываться. Так повторялось из раза в раз, пока Толику все это не надоело. И он обнял меня, уложив мою голову себе на плечо.
Вот тут-то мне спать и расхотелось. Потому что в нос от его шеи и шарфа ударил интимный запах его намытой кожи, туалетной воды и сигаретного дыма. Мне было неудобно лежать на его плече, потому что оно было для меня слишком высоким. Я напрягала шею, тянулась, чтобы не упустить и частички этого запаха.
Толик, заметив, что я не сплю, а тянусь, покосился. А тут еще водитель-добряк, глянув в зеркальце заднего вида, добавил:
– Ну, поцелуй ты девушку. Видишь, как она этого ждет.
И Толик, взяв меня пальцами за подбородок, поцеловал. А потом целовал целый час, пока мы пробивались по пробкам от Садового до «Домодедовской».
И я его целовала.
Когда же затих воркующий шум мотора, мы оба смутились.
– До встречи! – сказала я, вылезая у родного подъезда. Он, не ответив, лишь подмигнул.
Когда я, несколько обалдевшая, с припухшими губами вошла в прихожую, то увидела, что бабушка неподвижно лежит на пороге собственной комнаты.
– Бабуленька! – слабым голосом вскрикнула я и стала сползать по стене.
Но тут старушка обернулась. В руках ее была палка от швабры, а лицо разрисовано черным фломастером.
– Тсс… – приложила она палец к губам. И поползла. Какой ужас!
Оказывается, они со Славиком играли в войну. И это в половине-то десятого утра!
Правда, с моим появлением игра прервалась, потому что Славик, заметив меня, побежал навстречу. На ходу он сделал из своего черного пистолетика контрольный выстрел в голову врага. Бабуленька скорчилась, пустила ногой натуральную судорогу и замерла.
– Поля! – радостно кричал мальчуган.
– Привет, мой хороший! – я присела на корточки, крепко-крепко его обняла. – Как вы тут?
– Как, как, – заворочался «труп». – Вишь, окаянный, заставляет старуху пыль собирать.
– А потому что здесь открытая местность, – объяснил малыш, – а тебе нужно было взять блиндажные укрепления. Но ты не справилась.
Мы со Славиком вдвоем подняли бабулю с пола.
– Как съездила-то? – направляясь отмываться, спросила она. – На свою сексовечеринку?
– Нормально. Весело было.
– А Гарик был? – поинтересовался Славик.
– Был. Привет тебе передавал.
– А когда мы с ним в тир пойдем? Он обещал научить меня стрелять.
– Ну раз обещал, значит, научит, – сказала я, не будучи в этом уверена (особенно при теперешних обстоятельствах).
Тут по телефону раздался длинный-предлинный звонок.
– О, межгород! Мамочка, наверное! Я побежала отвечать.
– Алло, Поленька? – услышала я.
– Да, мамочка, привет! Как вы там? Как бабуся? Дозревает?
– Нет, родная моя. Мы с ней решили, что я здесь останусь. Куда ее дергать на старости лет? Поживу пока, а там видно будет. Я уже и насчет работы договорилась – продавщицей в обувном. Это от нас километрах в пятнадцати. На автобусе около получаса выходит. Но зато очень удобно, прямо до магазина доезжаю.
Мама говорила быстро-быстро. Будто хотела одним махом оправдаться за все стразу. За что ей оправдываться? Я же все понимаю. Бедная моя! Будет мотаться в холодном автобусе, который неизвестно как ходит. Далеко. Тридцать километров в оба конца. Бедная! Бедная моя!
– Мамочка!..
Я замолчала, абсолютно не зная, что можно ей предложить. Ведь она не хочет там оставаться. Она хочет домой. Ко мне, к своему любимому рукоделию, к своему уютному, теплому уголку, где она обычно читает, укутавшись в шаль.
– Что, доченька?
– Когда же мы теперь увидимся?
– Не знаю. Теперь, наверное, когда ты сможешь ко мне выбраться.
«Или когда бабуся отбросит коньки», – мысленно добавила я, но тут же выругала себя за подобный цинизм.
– Значит, не раньше лета, – вздохнула я.
– Поживем – увидим, – не согласилась мама, очевидно тоже всерьез подумывая о «коньках». – Ну а как у вас?
– Все хорошо. Завтра Славик идет на собеседование.
– Да? Вы уж подготовьте его там как следует.
