— Что не важно?
Либерман со вздохом спросил:
— Зачем ты хотела видеть меня сегодня?
Ребекка села на диван рядом с сыном и взяла его за руку. Она посмотрела на него с нежностью, но в то же время ее взгляд был внимательным и изучающим. Либермана несколько смутило такое пристальное внимание.
— Максим, я хотела поговорить с тобой наедине.
— О чем?
— О Кларе.
— Хорошо, мама. Что ты хотела сказать?
— Она красивая, привлекательная девушка. А Вайсы — очень хорошее семейство. Знаешь, ее отец и твой…
— Они давно знакомы, — перебил Либерман. — Они вместе учились в школе в Леопольдштадте, а отец господина Вайса помог моему деду начать первое дело. — Он прикрыл рот рукой и демонстративно зевнул.
— Да, да, — сказала Ребекка. — Ты все это уже слышал, я знаю. — Она погладила его по руке.
— В чем дело, мама?
— Ты… — она робко улыбнулась. — Ты уверен, что Клара твоя половинка? Ты уверен, что будешь с ней счастлив?
Почему-то в этот момент Либерман вспомнил фразу, которую приготовил тогда для профессора Грунера: «Профессор Грунер, как бы я ни хотел остаться работать в больнице, я не могу поступать против своей совести…»
Он почувствовал, как странный холод разлился в его груди. Либерман с раздражением отогнал эту неуместную сейчас мысль.
— Да, — сказал он довольно осторожно. — Да, я думаю, что мы будем очень счастливы вместе.
— И ты любишь ее? Любишь по-настоящему?
— Конечно, — ответил он, смеясь. — Я бы не сделал ей предложение, если бы не любил. — Но когда он произнес эти слова, они показались ему какими-то легкомысленными и пустыми, в них как будто не хватало эмоционального содержания. Он не чувствовал нежности, которая должна была сжимать его сердце.
— Мама, я не уверен на сто процентов, да это и невозможно. — Он вспомнил любящего мужа, Райнхарда: «Мой дорогой друг, конечно, у меня были сомнения. У всех они бывают». — Я… Я не знаю, какая у нас будет совместная жизнь, я не умею предсказывать будущее… Но мне очень нравится Клара, и, когда мы вместе, я действительно счастлив. К тому же, она красавица.
— Это ненадолго, поверь мне, — резко сказала Ребекка. — Когда-то и про меня говорили, что я красавица. — Она протянула руку и поправила прядь волос за ухом сына, как будто он все еще был маленьким. Либерман нахмурился и отстранился.
— Значит, ты уверен? — спросила Ребекка с улыбкой.
— Уверен, насколько это возможно, мама.
Тогда Ребекка встала и подошла к комоду. Вернувшись, она села и протянула сыну маленькую черную коробочку.
— Возьми это, — сказала она.
Либерман взял ее и открыл. Внутри на шелковой подстилке лежало обручальное кольцо. Множество маленьких бриллиантов сверкали вокруг ярко-голубого сапфира.
— Это кольцо моей бабушки, то есть твоей прабабушки. Она им очень дорожила. Я думаю, ты слишком занят, чтобы пойти купить новое.
65
Комнату освещали свечи, большинство из которых уже догорело, оставив после себя только огарки. Опустевшие кальяны заслоняли графу обзор; но даже через стеклянные колбы ему были видны причудливо искаженные силуэты двух господ, лежавших без сознания. Когда Заборски пошевелил головой, неподвижные тела его приятелей сначала увеличились, а потом съежились.
— Дорогой граф…
Заборски повернулся. Рядом с ним стояла скромно одетая женщина средних лет.
— А-а-а, фрау Матейка… — Заборски ухмыльнулся, произнося ее имя.
— Я хочу кое-что с вами обсудить. — Заборски не отреагировал. — Наедине. — Заборски встал, слегка покачиваясь. — Осторожно, не упадите.
— Я бы никогда так не опозорился.
Мадам провела его по темному коридору в обшарпанную комнату, в которой пахло сыростью. Пол был голый, и обои под потолком начали отставать от стен; черная плесень полосками спускались сверху вниз по обе стороны окна со ставнями; керосиновая лампа стояла на старом исцарапанном письменном столе, перед которым было два стула.
— Пожалуйста, сядьте.
Заборски протащил кресло по полу с таким скрежетом, что его чувствительным ушам стало больно. Он рухнул в него, развалился и свесил руки вниз.
— Ну, — сказал он, — в чем дело?
— Как вам известно, — сказала фрау Матейка, — вы один из наших постоянных и самых любимых клиентов…
— Я заплатил… я заплатил Ольге за все на прошлой неделе.
— Да, конечно. Я не это имела в виду…
— Тогда в чем дело? Говорите.
Фрау Матейка походила на провинциальную школьную учительницу. На ее лице не было косметики, а седеющие волосы были стянуты в узел, из которого выбились несколько волосков. Серебряное распятие, висевшее у нее на шее, усиливало впечатление благовоспитанной старой девы.
Она снисходительно улыбнулась.
— Мне нравится считать наших постоянных клиентов друзьями. Господами, с которыми можно договориться.
— Вы не получите от меня больше денег, фрау Матейка. У меня их нет.
— Я хотела обсудить с вами не денежный вопрос. Дело в вашем поведении.
Заборски рассмеялся — неторопливое металлическое кудахтанье.
— Поведении? Но это же бордель!
Мадам потянулась к лампе и увеличила в ней фитилек. Ее лицо предстало перед ним не в самом выгодном свете: мешки под глазами походили на синяки, резкие морщины на верхней губе выдавали возраст.
— Я отвечаю за моих девочек, надеюсь, вы это понимаете? Я для них как мать. Они приходят ко мне со своими проблемами, когда их что-то беспокоит.
— И какое это имеет ко мне отношение?
— На вас были жалобы.
— Жалобы?
— Да.
— Какие жалобы?
— На вашу грубость. Так не пойдет, граф, вы пугаете девочек.
Заборски закатил глаза к потолку.
— Чепуха.
— Амалия показала мне свою шею. Вы чуть не задушили ее.
— Я был очень возбужден… — пробормотал Заборски.
