Париж для встречи с Вами. Смею надеяться, что и Вы с Вашей стороны ждете ее с не меньшим нетерпением.
Гонец, скакавший в Париж из Кельна несколько дней, чтобы вовремя доставить письмо своего господина, рассчитывал на хорошую награду за выполненное поручение. Он был верным слугой, готовым умереть за своего хозяина, если это потребуется. Гонец легко нашел дом нынешней королевской фаворитки. Каково же было его удивление, когда дама, которой он доставил письмо, прочитала его, мечтательно улыбнулась и разорвала лист бумаги, исписанной убористым, аккуратным почерком, в мелкие клочки. Бросила их в камин и почти незаметно двинула кистью.
Тотчас же стоявший рядом с гонцом ее охранник — здоровый детина, лицо которого не выдавало наличие хоть какой-либо доли сообразительности — резко дернулся в сторону посланника. Ему хватило всего одного движения. Спрятав в рукаве тщательно протертый об одежду убитого стилет, охранник вновь занял свое место у двери, невозмутимый и спокойный, как прежде.
Спустя несколько месяцев простые жители Парижа, да и весь высший свет, были возмущены чудовищным убийством последней фаворитки короля Людовика XIII — очаровательной Шарлотты де Мениль. Бедняжка была заколота стилетом в своей спальне, ожидая прихода швеи. Несмотря на гнев короля, убийца так и не был найден.
Человек, служивший объектом страстей в письме, так никогда и не узнал, каким путем он занял пост главы королевского совета Французского королевства и кому он этим обязан.
Примерно в то же время среди ближайшего окружения Якова I, короля Англии и Шотландии, становится неожиданно популярным Роберт Кавендиш, герцог Монмаут. Монарх приближает его к себе, советуется с ним о государственных делах, называет не иначе как мой Роберт. Пущенный слух о причастности герцога к владельцам Ост-Индской компании не находит поддержки при дворе.
— Разгружайте!
Угрюмого вида саксонец, отдавший это приказание, достал пистолет и слез с телеги. Оглядел ночную улицу столицы государей всея Руси, усмехнулся. Он облокотился на высокую кирпичную ограду, окружающую неприметную московскую усадьбу и подождал пока трое слуг не перетащат ящики на землю, рядом с воротами.
Когда с разгрузкой было покончено, саксонец отослал слуг вместе с телегой, а сам постучал особым образом в ворота усадьбы.
Через несколько минут на его стук откликнулись. Неприметную калитку в заборе открыл огромный мужик, подозрительно оглядевший пришельца.
— Проходи, — прохрипел мужик, отодвигаясь.
Во дворе уже успевшего спрятать пистолет саксонца встретила богато одетая женщина. Несмотря на позднее время и одежду, призванную скрыть ее личность, гость удивленно приподнял бровь.
— Бумаги? — властно спросила Ксения Годунова.
Пришелец протянул царской сестре несколько свитков. На лице его обосновалась удивленная полуулыбка. Царевна? Здесь?
— Деньги? — оторвалась от чтения Ксения Борисовна.
— Привез, госпожа, — акцент в речи гостя почти не был слышен. — Господин просил передать вам свою искреннюю признательность за любезную вашу поддержку в его начинаниях. Он надеется, что вы по прежнему находитесь в добром здравии и не сомневается, что ваша мудрая политика обеспечит процветание вашего государства.
Ксения, не слушая его, приказала челяди затащить ящики в дом.
V
Раскинувшие крылья по всему полю разноцветные палатки больше напоминали городскую ярмарку или огромный цыганский табор, чем лагерь многотысячного войска.
Пикинеры и мушкетеры грелись у костров, ожидая когда будет готов ужин. Они отдыхали от многодневного перехода, от тяжести доспехов, от усталости, прочно обосновавшейся в ногах и руках. Наконец-то можно было свободно разогнуть спину, потянуться, не чувствуя веса оружия и прочей амуниции, стесняющей движения.
В палатках дальнего крыла лагеря располагалась кавалерия. Большей частью дворяне, их шатры были гораздо богаче, украшенные родовыми гербами и девизами.
Расставленные по периметру лагеря часовые время от времени перекликались, и их голоса высоко взлетали над мерным гулом погружающейся в мрак ночи солдатской стоянки.
Иногда гул взрывался смехом одного из дворян или пеших простолюдинов. Иногда — руганью солдат, не поделивших между собой какую-либо мелочь, вроде лучшего места у костра, большего куска нехитрой солдатской пайки или порядка дежурства на часах. К мужским голосам примешивались и визгливые женские — маркитантки и шлюхи непременно следовали за любой большой армией, тем более за такой, как эта.
Центром лагерю служил огромный шатер с гербами Датского королевства. Из него до любого оказавшегося рядом слушателя — впрочем появись такой, его немедленно отогнали бы часовые — доносились звуки пьянки. Офицерской пьянки в самом ее разгаре.
Большая часть именитых дворян и офицеров-наемников, приведших свои отряды в армию Кристиана IV, собралась в этот вечер здесь, поднимая тосты в честь своего монарха и главнокомандующего.
Занимающий главное место за столом, датский король казался поистине великаном, возвышаясь, самое меньшее, на голову над своими подчиненными. Он был очень популярен — за искусное владение практически любым оружием и за лихую смелость в бою, граничащую подчас с безумием. Это был прирожденный воин, о котором злые языки Европы говорили: «больше рейтар, чем монарх».
Даже сейчас он сидел в богато изукрашенной кирасе итальянской работы, составные наплечники его лат защищали руки почти до самого локтя. Доспехи эти изготовил тот же мастер, что делал и воинскую экипировку Людовику XIII. Поперек ног короля, на коленях, лежал обнаженный валлонский меч. Лезвие его, матово-стальное, имело тот самый чуть синеватый отлив, характерный для венецианских клинков.
Король был навеселе — его подданные праздновали очередную победу над войсками Священной Римской империи. Командующему армией Католической лиги, Карлу фон Эрбах- Гратцу, с небольшим отрядом кавалерии удалось уйти с поля битвы, избежав участи остальных своих войск.
Из собравшихся за столом и вокруг него офицеров, воздвигся седой уже генерал Яльмар фон Руеф, нынешний владетель Бергена, обучавший когда-то юного еще короля фехтованию. Прочие дворяне смолкли.
— Долгих лет королю! Долгой славы Кристиану Датскому! — монарх польщенно улыбался, внимательно слушая старого графа. — Вечной славы победителю австрийцев!
Остальные поддержали тост — оглушительный рев одобрения, казалось, заставил содрогнуться землю под шатром. Кое-кто из пивших за короля даже покачнулся, явственно чувствуя под ногами неровную, колеблющуюся от страха перед владыкой землю.
В дальнем конце стола, где собрались командиры наемных рот, уже пили без тостов, изредка присоединяясь к датским офицерам, если звучали здравицы в честь самого Кристиана. Наемники его любили.
Король сидел с неотвратимо пьянеющими приближенными еще минут двадцать, а затем единым глотком опорожнил кубок и встал из кресла. Ему было сорок семь лет и его богатырское здоровье могло выдержать еще с десяток таких пьянок. Еще бы — он привык к ним с детства.
Когда Кристиан IV выходил из шатра, дворяне расступались, смолкая; за спиной прошедшего короля вновь разгорался разговор, но уже более тихий, нередко даже шепотом. Он умел, если хотел, внушить страх перед собой — жестокий, расчетливый, злопамятный. Отличный фехтовальщик и стрелок, не самый лучший политик и правитель.
Ночь за пологом огромной королевской палатки встретила Кристиана почти тишиной. Так показалось ему в первые несколько секунд, пока он стоял оглушенный шумом, который окружал его в шатре. Там все еще продолжалась пьянка.
Он отыскал неподалеку от шатра чистое место, не загаженное пока навозом, дерьмом и рвотой — всем тем, что всегда сопутствуют лагерю, а особенно биваку дворянской кавалерии. Скинул с себя новый еще плащ, бросил его на землю, затем снял кирасу, расстегнув ремни на левом боку. Откинул ее в сторону и растянулся на постеленом плаще.
Чувствуя как проходит легкий хмельной шум в ушах, Кристиан смотрел на звезды. Маленькие белые искорки на черном небе складывались в картины, знакомые королю с детства. Вот он первый раз берет в руки меч, вот его первый бой, когда он убивает мятежника-норвежца. Потом была служба в соборе, где он просил прощения у господа бога за содеянное, объятый мальчишеским ужасом. Этой картины не было между звезд, но Кристиан все равно помнил все, как будто только что участвовал в этом. После того убийства он заходил в церкви разве что если это требовалось для нужд управления королевством.
А вот — там, на небе — все его битвы. Трехдневное сражение датских и шведских флотов под Висби, невероятное по всем оценкам взятие Кристианополя Густавом II Адольфом. Восстание проганзейской партии в Копенгагене и позорное бегство Кристиана в Стокгольм, к недавнему врагу. Затем осада своей бывшей столицы, когда отряды верных сюзерену датских дворян, поддерживаемые шведской армией, разбили наголову войска его двоюродного племянника — принца Магнуса, объявившего себя новым правителем королевства. И наконец алмазы в венце его побед — взятие Киля и победа над Карлом фон Эрбах-Гратцем, одним из полководцев Максимилиана Баварского.
Прохладный ночной ветерок скользнул по траве, пробираясь между стеблями, забрался в волосы человека и взлохматил их. Король улыбнулся — мать вновь гладила его по голове, указывая на звезды: «Там наверху, сынок, Господь пишет наши судьбы. Что было и что будет. Спи. Спи, Кристиан».
Полог королевской палатки приоткрылся, выпустив наружу еще одного покинувшего торжество. Яльмар фон Руеф — саксонец по отцу, норвежец по матери, подданный датского короля — был, наверное, единственным действительно близким Кристиану человеком из всего его окружения. Подслеповато щурясь — возраст брал свое, да и темно было снаружи после ярко освещенного шатра — старик обвел взглядом склоны холма. Приволакивая за собой левую ногу, он безошибочно двинулся в ту сторону, где лежал отдыхающий король.
Не дойдя до своего владыки нескольких метров, генерал смущенно кашлянул. Он знал, что в такие минуты одиночества король думает о своем, а нарушать покой его королевского величества старому графу совсем не хотелось. Кристиан был вспыльчив и необузданно жесток, стоило попасться под его горячую руку. Не помогло бы даже то, что Яльмар был его ближайшим советником.
С самой окраины лагеря донесся крик часового, заставивший датского монарха привстать на локте, подтянув к себе меч. Вверх по склону холма, на котором стоял шатер, уже бежал пехотинец, позвякивая кирасой.
Король вздохнул и поднялся на ноги. Только тогда он заметил стоявшего неподалеку фон Руефа.
— Что там происходит, старик? Очередной шпион?
Генерал Яльмар, который прислушивался — в отличии от владыки — к речи часовых внизу, подтвердил догадку монарха:
— Так и есть, ваше величество. Один из солдат уже спешит сообщить вам о поимке, — фон Руеф ткнул вниз рукой.
Воин тем временем поднялся на холм и, запыхавшийся, теперь объяснял часовым, что несет донесение его величеству.
— Пропустите его! — голос короля заставил вздрогнуть и часовых и солдата. Последний, увидев Кристиана, нерешительно двинулся к нему. Подойдя ближе, он поклонился сначала владыке, затем стоящему чуть поодаль генералу. Король нетерпеливо спросил:
