— Говори. В чем там дело?
— Очередной имперский разведчик, ваше величество. Шпионил для Тилли. Мы поймали его неподалеку от лагеря, он прятался…
— Ну так повесьте его, — Кристиан жестом освободил солдата и повернулся к Яльмару. — Всегда одно и то же.
— Вам следовало бы приказать допросить его, ваше величество, — мягко упрекнул короля старик.
Лицо владыки поскучнело, он отвел взгляд, посмотрев на небо:
— Он опять умолял бы меня пощадить его, обещал выложить мне важные сведения — конечно же ничего полезного, но страшно секретно. Просил бы зачислить его в одну из моих рот, чтобы искупить свою вину. Потом, услышав все, что он может мне сказать, я все равно приказал бы повесить его. Как видишь, мой старый Яльмар, я всего лишь сократил в этом представлении пару сцен. Финал остался неизменным.
Несколько минут они молчали. Генерал тихо покачивал головой, видя как королем вновь овладевает меланхолия.
— Вы выполнили свой долг, ваше величество. С началом зимы мы можем требовать вторую часть обещанной суммы.
Король сжал кулаки. Он стоял над обрывом, служившим склоном холму. Внизу раскинулся лагерь его армии, освещенный сотнями огней от костров. Мерный гул, заполнявший стоянку войск, постепенно стихал. По-прежнему слышались оклики часовых, смех из королевского шатра, где продолжалось празднование победы над Карлом фон Эрбах-Гратцем. Впрочем, оно шло уже третий день, с вечера самой битвы.
Запах солдатской снеди, дым костров, вонь навоза и человеческого дерьма сплетались для короля в особенный, привычный ему запах. Запах войны.
— Долг?! Я взял Киль, потратив на это больше двух недель! Оставив под его стенами не меньше трех тысяч солдат! Северные земли империи свободны теперь от Католической лиги. Тилли боится моей армии, и все, что ему остается, это маневрировать, вести переговоры, заключать со мной перемирия, набирать новых людей и тревожить меня частыми, слабыми, но болезненными уколами своей легкой кавалерии. Максимилиан Баварский потерял большую часть своих войск, сейчас его посланники вербуют людей в Италии и Речи Посполитой, всегда готовой поддержать Габсбургов и всех остальных католиков. Теперь же эти английские торговцы требуют от меня, чтобы я приступил к осаде других ганзейских городов, и в первую очередь Бремена, — голос Кристиана IV сделался свирепым, режущим своей озлобленностью тьму ночи. — Они делают вид, что не знают об имперской армии, стоящей там. И о хваленых мушкетерских ротах самой Ганзы, которые в одно мгновение пополнятся сотнями авантюристов, воюющих за деньги. Я же не получу подкрепления из Дании до самого конца июля, и могу рассчитывать только на Евангелическую Унию.
Генерал пожал плечами, правда было темно и король этого не видел. Кристиан постоял немного, успокаиваясь, а затем продолжил неожиданно ровным голосом:
— До осени Фердинанду и его ублюдкам не собрать войск, способных противостоять мне. А когда они их соберут, будет уже поздно. Я разобью их в поле, а затем осажу Бремен и прочие хваленые твердыни этих торговцев, оставшихся без поддержки имперских армий.
Фон Руефа испугали нотки почти фанатичной уверенности в голосе правителя. Кристиан IV был опытным военачальником и большую часть своей жизни провел в походах и войнах. Полководческий талант Тилли, главнокомандующего войсками Священной Римской империи и Католической лиги, был не менее известен в Европе.
Из шатра донесся очередной тост — ныне там пили за здравствие шведского короля Густава II Адольфа, который помог Кристиану занять принадлежащий ему по праву трон. К здравице присоединились и наемные офицеры, орущие теперь больше всех.
Кристиана этот тост заставил передернуть плечами — он ненавидел, когда ему напоминали о мятеже Магнуса. И о его собственном бегстве в Шведское королевство.
— Они не смогут ничего противопоставить мне, — повторил он еще раз шепотом. — Ни империя, ни Ганза.
Новый тост заглушил собой слова монарха и старик-генерал, прошедший со своим королем все его войны, сделал вид, что их не услышал.
Он был стар, а потому подозрителен, и всегда пытался подметить скрытые карты в рукаве у противника. Сейчас он не видел ничего, что могло бы помешать Кристиану IV овладеть без помех почти всей Священной Римской империей. Но привычка брала свое…
VI
Капитан нашего корабля — Батист Камбеа — обещал ждать нас, что бы ни случилось. Распрощавшись с ним, мы двинулись по узеньким улицам амстердамского пригорода ко входу в город.
— Не стоит выходить на главную улицу. Если кто-то признает в нас людей Союза, нам несдобровать, — предупредил Себастьян. Впрочем, мы понимали это и без него.
Республика Соединенных Провинций была протестантской страной. И исконным врагом дома Габсбургов, правящего в Испании и Австрии. Нидерландская революция и подавление ее герцогом Альбой не могли не оставить шрамов в душе у голландцев. А как следствие — ненависти к Габсбургам.
Так что угроза нам исходила не столько от государственной власти, сколько от простого народа. Нидерланды всегда были похожи на огромную бочку с порохом — немного огня и она взорвется пожаром революции.
У нас не было доспехов — мы решили не обременять себя в путешествии лишним весом. В любом случае, наша миссия не должна была затянуться надолго: несколько дней в Амстердаме и обратно. Схватки с кем-либо мы не ожидали, да и заинтересовать серьезно никого не могли, тем более настолько, чтобы нас попытались убить.
По словам мастера Боля, голландская Ост-Индская компания, вкупе с английской, поддерживают мятежных князей империи. И именно они оплатили все расходы Кристиана IV на вступление в войну на стороне Евангелической унии.
Страже у ворот Себастьян назвался лейтенантом наемной рейтарской роты Родерика Виндорта, а нас двоих объявил стражникам как своих друзей, уже завербовавшихся в отряд.
Двое стражников — толстый и тонкий — переглянулись:
— Ну конечно, — сказал первый. Рыжебородый, приземистый и рыхлотелый, он напоминал ожиревшего медведя. — Своих-то дураков, готовых за медяки головы класть, нету больше! Теперь к нам за народом повадились. Небось еще и зелье с собой везешь, чтоб в трактирах людей опаивать. Ну-ка, покажи сумки!
Тонкий захихикал, опираясь на алебарду. Я заметил, как Дитрих разомкнул скрещенные на груди руки и положил ладонь на меч. Только еще схватки со стражей нам не хватало. Я улучшил момент, когда стражники на меня не смотрели, и ткнул Штадена локтем. Он недоуменно посмотрел на меня, затем убрал руку с эфеса. Я тоже мог похвастаться своей способностью к фехтованию, но очень редко использовал этот метод решения проблем. Сейчас можно было не беспокоиться за то, что мы попадем в город — фон Вормсвирген мог уговорить кого угодно.
Он в это время весьма искусно изобразил негодование:
— Капитан Виндорт имеет разрешение от городского магистрата на набор волонтеров в свою роту!
Себастьян помахал свитком с несколькими восковыми печатями перед лицом толстого стражника. К чести амстердамца стоит сказать, что он не стал обнаруживать свое невежество, брать бумагу вверх ногами и делать вид, что читает ее. Он просто дал знак и нас пропустили.
Погода здесь была гораздо лучше, чем в Бремене. В небе торчало солнце, лучи которого согревали крыши домов и многочисленных прохожих. Изредка по улицам проходил патруль стражи, как и простые горожане, морщась от солнца.
Море все время нашего путешествия было спокойным. Один раз, правда, погода испортилась и бедняга Дитрих провалялся весь день на кушетке в каюте капитана. Он плохо переносил морские путешествия. Помню, так было еще во времена нашей поездки на мою родину, во время Второй Ливонской войны.
Мы спешно проталкивались сквозь толпу горожан, стараясь при этом держаться ближе друг к другу на случай какой-либо опасности. Дитрих шел между нами — это позволяло избежать возможных стычек с горожанами, если кому-то из них не повезет задеть Штадена плечом или, упаси господи, наступить ему на ногу. Так мы дошли до Торгового района. Здесь располагались представительства крупнейших торговых компаний, в том числе и Ост-Индских. Это был самый оживленный район города, жизнь здесь так и кипела. Можно было представить, как в каждом из торговых домов заключаются сделки, формируются планы, обсуждаются договоры, каждый из которых может сильно изменить всю жизнь Европы.
По знаку Себастьяна мы остановились немногим не доходя до главной площади, на которой, как я понял из его объяснений, и должен был располагаться ганзейский двор. Чтобы не мешать прохожим и не привлекать к себе ненужного внимания, нам пришлось отойти к самому краю улицы, почти вплотную прижавшись к стене одного из домов.
— Туда пойдет кто-нибудь один. Нам не стоит здесь привлекать внимание. Меня в Амстердаме знает достаточно много человек, и я не могу похвастаться, что все эти знакомства удачные.
— Пойду я, — молчавший всю дорогу Дитрих, видимо решил наконец-то выступить в главной роли. — Если нас там кто-то ждет, встреча со мной ему не понравится.
Он вновь замолчал, перестав обращать на нас внимание, и начал проверять свое вооружение. Меня он иногда удивляет — сначала сцена радостной встречи в Бремене, а затем всю дорогу избегать нашего общества. Если бы я не знал, что Дитрих — одиночка, то предположил, что с кем-то из его близких приключилась беда. Но кроме нас, близких людей у него не было.
— Альберт, ты можешь что-нибудь сделать? — Себастьян оторвал меня от мыслей о Дитрихе.
Я? Сделать? Они меня иногда принимают за мастера Штейнмана, ей-богу! Луны с неба достать не надо?!
— Нет. Ничего, что подходило бы к нашему случаю… Я же больше специалист по магии, а не маг, — ответил я извиняющимся тоном.
Честно говоря, было у меня несколько трюков. Но большей частью они рассчитаны для меня самого, и не подействовали бы на моих товарищей.
Вся моя магия зиждилась на заранее подготовленных эффектах, обычно привязывавшихся к вещам: кольца, талисманы, иногда оружие. В отличии от мастера Штейнмана я, увы, не мог произнесением определенных слов претворить в жизнь заклинание. Хотя и умел использовать некоторые фокусы, не требующие длительной подготовки. К сожалению, магия вещей почти во всем уступала магии заклинаний: в силе, в наборе подвластных ей эффектов, в их длительности. Но имела один значительный плюс — скорость.
Фон Вормсвирген наскоро объяснил Дитриху, где что находиться в посольстве Союза: входы и выходы, залы и кабинет посла. Судя по словам Себастьяна, это представительство было укреплено словно знаменитый ганзейский Стальной двор в Лондоне. Дверь была одна. Был еще в наличии секретный подземный коридор, ведущий к порту. Если двор охраняется голландскими войсками, можно будет проникнуть туда через ход.
Дитрих коротко кивнул, выслушав рассказ о дворе, в последний раз оглядел свое оружие — меч, кинжал, два пистолета — и вышел на площадь. Невозмутимо-спокойный внешне, да он и был таким на самом деле. Несколько секунд он двигался в нашем поле зрения, проталкиваясь через толпу. Столкнувшись с богато разодетым амстердамцем, он даже раскланялся с ним и продолжил свою неспешную прогулку. Я удивленно усмехнулся.
— Долго он будет еще там расхаживать?! — фон Вормсвирген наблюдал за Дитрихом, его рука лежала на рукояти меча, который висел в ножнах на поясе.
Тем временем Штаден достиг края той части площади, которая была доступна нашим взорам и скрылся из поля зрения. Себастьян достал из-за пазухи письмо, разорвал конверт и начал его читать.
— Инструкции от мастера Боля, — пояснил он. Надеялся, наверное, заинтересовать меня. Фон Вормсвирген любил, когда окружающие страдали любопытством. Особенно по его поводу. Впрочем, мне и на самом деле стало интересно:
— Что там говориться?
— Ничего важного! — Себастьян убрал бумаги. — Я все это и так знаю.
Количество людей на улице уменьшилось — дело близилось к полудню, становилось все жарче. Чувствовалось, что лето на самом деле все ближе и ближе. Хорошего качества
