повезет'. Но он продолжал летать, и сражаться, и получил новые звоночки-предупреждения от судьбы, и снова поднимался в небо…
Эта фраза о человеке, отдавшем авиации более полувека. звучит не совсем обычно, но, тем не менее — в детстве Николай Иванов о работе летчика не помышлял. Псковский аэродром рядом, мальчишки всей страны, едва научившись ходить, мечтают о самолетах, а он свою судьбу с небом долго всерьез не увязывал. Но к восемнадцати годам, когда пришлось выбирать свой жизненный путь, он уже влюбился в авиацию — крепко и на всю жизнь — и в 1941-м поступил в Сталинградскую школу пилотов.
Он хорошо запомнил лень 22 июня 1941 года. 'Нас ведь как воспитывали? Врага будем бить только на его территории. И вот прекрасно помню: воскресенье, замечательный солнечный день, в училище выходной. Когда в час дня Молотов coобщил по радио о начале войны, то сначала никто не поверил. А потом нее рванулись на фронт. И я очень на фронт хотел. Хотелось показать себя, казалось, что вот-вот — и война закончится, без нас. Но дело оказалось значительно сложнее'.
В 1943 г… овладев пилотированием Яков. Н. И. Иванов закончил обучение и был направлен в запасной полк в Саратов. Там его и нашел 'купец', отбиравший летчиков для фронтовых дивизии. Перелетели в Воронеж, но — новая задержка. В Воронеже нам воевать не довелось. Самолеты пришлось сдать, нас отправили в Люберцы. И хотя понятно было, что война скоро не кончится, но время шло, и начинало казаться, что повоевать мы все же не успеем. Наконец, Николай получил направление под Смоленск, в поселок Знаменка. в 149-й полк 323-й дивизии Резерва ВГК, вошедшей в 1-ю воздушную армию Громова. Ему повезло.
и его взял к себе ведомым замечательный летчик Арсений Морозов. Недалеко стояла знаменитая французская эскадрилья 18-го ИАП 303-й дивизии, ставшая впоследствии полком 'Нормандия-Неман'.
Отсюда, со Знаменки, и выполнил младший лейтенант свои первые вылеты. Это был напряженный период, до конца 1943 г. Н. Иванов совершил 21 боевой вылет. провел 16 боев, одержал две победы и сам был сбит. За это же время его ведущий А. Морозов сбил 10 самолетов.
Первым самолетом, над которым одержал победу Иванов, стад FW 190. После боя Арсен спрашивает:
— Ну, ты как себя чувствуешь? Доволен?
— Доволен, очень доволен!
— А о чем думал, когда увидел, что ты его сбил?
— Я хотел, — отвечаю, — чтобы он выпрыгнул.
— Дурак ты, — или что-то вроде того. — Говорит Арсен. — Он же завтра вернется и тебя или кого другого собьет. Их нужно уничтожать!
А я очень хотел, чтобы пилотяга выпрыгнул. Он ведь человек, а мне очень сложно было сразу переменить свои убеждения..'
Скоро Н. И. Иванов первый раз попал в списки погибших. 'В тот раз меня не истребители сбили, бомбардировщики. Я завалил одного и в азарте зашел с хвоста на второго. А в то время, немцы интересную штуку придумали — гранаты на парашютиках сбрасывали. И в мой самолет попала такая граната. Самолет получил 107 пробоин, я был ранен в ногу, и при посадке — я не прыгал, садился с убранными шасси на передовой — ударился головой о прицел и получил травму черепа.
Меня вытащили наши войска, и через три дня я вернулся в полк. А там меня уже и не ждали. Беги был тяжелый, ну, и меня отнесли к погибшим героически'.
Зимой 1943-44 гг. нелетная погода практически полностью приковала и нашу, и вражескую авиацию к земле. 323-я дивизия РВГК — своеобразная затычка на самых горячих направлениях — не летала, а к лету 1944-го вошла в 16-ю армию Руденко и участвовала в Бобруйской операции. Николай много летал, набираясь опыта от своего ведущего, Героя Советского Союза старшего лейтенанта Арсения Ивановича Морозова. Но 24 июля 1944 года комэск Морозов не вернулся из вылета.
'Арсена очень ценили, самые ответственные задания давали. И иногда я ходил с ним на разведку. В одном из таких вылетов он и погиб. С 41-го года летал, ни одной пробоины не привозил, а тут его зенитки подловили.
…Станция та называлась то ли Черемха, то ли Крещелье, это за Западным Бугом. Мы отштурмовались по немецким платформам с техникой, с солдатами, и Арсен передал: 'Колька, разворачиваемся вправо!' И на развороте я увидел за его самолетом дымок. Это снаряд пробил водорадиатор. Я больше ни на что не гляжу, подхожу к нему… Мы только отштурмовались, высота метров двести всего. 'Арсен! Арсен!' — а он в кабине согнулся, и самолет как был в развороте, так с креном и идет. Я ему: 'Бери влево! Влево ручку!' Он услышал, смотрю — крен убавился. А на себя — никак… 'Арсен! Возьми ручку на себя!' Но, видать, не пересилить ему. Я ему: 'Триммером возьми!' Он ничего не смог сдергать. А самолет все ниже, ниже… Июль, цветущие поля, уже замелькал, заблестел впереди Западный Буг. А на восточном берегу недалеко наш аэродром был. Я только и думал о том, как бы нам эту речку перемахнуть — а там уже свои. А самолет Арсена все ниже, ниже. И какая-то неровность, бугорок. Он как ахнулся — все! — и развалился…'
По завершении Бобруйской операции 323-я ИАД перешла в 4-ю воздушную армию Вершинина, где принимала участие в освобождении Польши.
16 февраля 1945 года старший летчик старший лейтенант Н. И. Иванов на Як-9Т вылетел на прикрытие войск, наступавших за Вислой. Когда горючее уже кончалось, группа обнаружила 12 FW 190, идущих с бомбовым грузом. Николай сообщил, что вступает в бой, и атаковал 'Фоккеров'. Четверку Me 109 он не заметил… '…Мой ведомый Ковалев Вася передает мне во время, боя: 'Я ранен!' Уже после войны я, как и вы, наверное, читал Твардовского, и мне понравилось его четверостишие:
Тогда я этих строк не знал, но потом, после войны, когда живой остался, подумал, что это действительно было неписаным законом. И когда ведомый передал, мне, что ранен, я начал отбивать от него 'Фокке-Вульфов' и не уследил за атакой 'Мессершмиттов'.
Трасса прошла по правой плоскости, — это я видел, — и все в кабине полетело на меня. Такой яркий был день, и вдруг в один момент он сменился огнем. Самолет потерял управление, и я сбросил фонарь, чтобы, выпрыгнуть. Еще успел увидеть, что плоскость отрублена, но, как только открыл кабину, пламя рвануло через меня. Я перенял от наших летчиков привычку не пристегиваться плечевыми ремнями, только пЬясными — так было легче осматриваться. А когда осколки попали мне в лицо, и пламя в лицо, то я уже и замка не видел.
Это рассказывать долго, а так все произошло мгновенно. Я пытался нащупать замок ремней, а руки в перчатках начали обгорать. И тут у меня такая мысль проскользнула… Я знал, как заканчиваются такие падения в горящем самолете, и я попытался открыть рот, чтобы набрать в себя пламени, и потерять сознание. Жить хочется всем и всегда, и мне, конечно, хотелось, но я не мог расстегнуть ремни. Но, возможно, раз в жизни силы человека удесятеряются. Я рванулся, очень сильно рванулся, и потерял сознание. А когда пришел в себя, то почувствовал, что падаю.
Попытался глаза открыть, а у меня веки обгорели — левым глазом ничего не вижу, правым — почти ничего. Рукой нащупал кольцо парашюта и рванул. И когда стропы пошли, парашютик выскочил, я свою ногу в стропах заметил. И сразу — удар. Если бы я упал в поле, то погиб бы, конечно, но я попал на деревья. Упал я в чистый, очень чистый разреженный лес — на передовой, но на немецкой территории. Сгоряча правое веко рукой поднял, парашют отстегнул и побежал — еще нормально себя чувствовал. Смотрю —
