балаганах, но никто из них не мог драться так, как умел ты, и их родители не позволяли барону заходить слишком далеко. – Пронзительный взгляд ее черных глаз устремился на Кэма. – Барон называл Кева своим бойцовым псом, – сказала она, – но с собаками обращались лучше, чем с ним.
– Шури, – скривившись, пробормотал Меррипен, – ему ни к чему знать…
– Мой муж хотел, чтобы Кев умер, – продолжала она, – но даже цыганский барон не осмелился бы просто взять и убить его, поэтому он морил мальчишку голодом и заставлял драться, когда у того не было сил, и не давал ему ни бинтов, ни лекарств, чтобы лечить раны. Ему ни разу не дали одеяло, лишь соломенный матрас. Украдкой мы таскали для него еду и лекарства, чтобы барон не видел. Но защитить его было некому, беднягу. – Взгляд ее сделался укоризненным, когда она вновь обратилась к Меррипену. – И помогать тебе было нелегко, когда ты в ответ лишь огрызался. Ни разу ты не сказал никому спасибо, ни разу даже не улыбнулся.
Меррипен молчал. Отвернувшись, он застегивал жилет.
Кэм поймал себя на мысли, что это хорошо, что барон уже мертв, поскольку испытывал сильнейшее желание добраться до ублюдка и собственноручно убить. И Кэму не понравилось то, что Шури осуждает Меррипена. Не то чтобы Меррипен был образцом любезности и обаяния… но после такого беспросветного детства настоящим чудом было уже то, что Кев оказался способен вести жизнь нормального человека.
Хатауэи не просто спасли ему жизнь. Они спасли его душу.
– Почему твой муж так ненавидел Меррипена? – тихо спросил Кэм.
– Барон ненавидел все, что имело отношение к гаджо. Он часто говорил, что если бы кто-то из племени задумал уйти к гаджо, то нашел бы его и убил.
Меррипен бросил на нее тяжелый взгляд.
– Но я не гаджо, я цыган.
– Ты полукровка, Кев. Наполовину гаджо. – Она улыбнулась, встретив его ошеломленный взгляд. – Ты никогда не подозревал? Ты выглядишь как гаджо. У тебя узкий нос. Другая форма лица.
Меррипен покачал головой, онемев от потрясения.
– Вот черт, – прошептал Кэм.
– Твоя мать вышла замуж за гаджо, Кев, – продолжала Шури. – Татуировка, что носишь ты на руке, – знак его рода. Но твой отец оставил твою мать, как это часто бывает с гаджо. И после того, как мы подумали, что ты умер, барон сказал: «Теперь остался только один».
– Кто только один? – с трудом выговорил Кэм.
– Брат. – Шури подошла к треножнику, чтобы поворошить угли. В шатре стало светлее. – У Кева был младший брат.
Кэм боялся дышать. Ему почудилось, что мир повернулся вокруг оси, и тогда вдруг наступило просветление, и в этом ослепительном свете все предстало ему под совершенно иным углом. Всю жизнь он считал, что один на земле, а теперь у него появился единокровный брат. Кэм смотрел на Меррипена и видел, как в его глазах отражается осознание того же потрясающего факта. Кэм не думал, что Меррипена это открытие обрадует так же сильно, как и его, но сейчас ему было на это наплевать.
– Какое-то время бабушка заботилась об обоих детях, – продолжала Шури. – Но когда у нее возник повод думать, что гаджо могут прийти за мальчиками и забрать их, а может, и убить, она оставила у себя одного мальчика, а старшего, Кева, отправила к его дяде Пову, цыганскому барону. Я уверена, что бабушка не подозревала о том, что Пов будет так издеваться над своим племянником, иначе она никогда бы так не поступила.
Шури посмотрела на Меррипена.
– Вероятно, она подумала, что, раз Пов такой сильный и такой влиятельный, он сможет тебя защитить. Но он возненавидел тебя за то, что ты наполовину… – Она замолчала и вскрикнула, когда Кэм, сбросив сюртук и рубашку, показал ей свое предплечье. Там, вздыбившись, красовался конь ночных кошмаров – выколотое чернилами на смуглой коже свидетельство о его происхождении.
– Я его брат, – сказал Кэм слегка охрипшим от волнения голосом.
Шури переводила взгляд с лица одного мужчины на лицо другого.
– Да, я вижу, – пробормотала она. – Очень похожими вас назвать нельзя, но сходство есть. – Губы ее тронула улыбка. – Девлеса авилан. Это Бог свел вас друг с другом.
Какого бы мнения ни был Меррипен о том, кто или что свело их друг с другом, своими соображениями он ни с кем делиться не стал. Вместо этого он лишь спросил:
– Ты знаешь, как зовут нашего отца?
Шури с сожалением покачала головой:
– Барон никогда не упоминал имени твоего отца. Прости.
– Не за что просить прощения. Ты очень нам помогла, – сказал Кэм. – Ты знаешь что-нибудь насчет того, почему гаджо хотели нас…
– Мама, – послышался снаружи голос мальчика, – хороди идут.
– Им понадобились наши кони, – сказал Меррипен, – быстро вскочив на ноги. – Он сунул в руку Шури несколько монет. – Удачи и доброго здравия, – сказал он.
– Кушти бок, – ответила она, пожелав им того же.
Кэм и Меррипен поспешили выйти из шатра. К ним приближались трое. С волосами, превратившимися в войлок, грязные, с гнилыми зубами, вонючие, они больше походили на зверей, нежели на людей. Несколько любопытных цыган наблюдали за хороди с безопасного расстояния. Было ясно, что с их стороны помощи ждать бесполезно.
– Ну, – еле слышно сказал Кэм, – кажется, нам предстоит развлечение.
– Хороди любят ножи, – сказал Меррипен. – Но они не умеют с ними обращаться. Оставь это мне.
– Приступай, – охотно согласился Кэм.
Один из хороди заговорил на наречии, которого Кэм не понимал. Но он кивнул в сторону коня Кэма. Конь по кличке Пука нервно на них поглядывал и перебирал ногами.
– Черта с два, – пробормотал Кэм.
Меррипен ответил хороди на столь же непонятном языке. Как он и предсказывал, хороди сунул руку за спину и вытащил зазубренный нож. Меррипен выглядел невозмутимым, но Кэм заметил, как он несколько раз сжал и разжал кулаки, разминая пальцы, что указывало на то, что он незаметно готовится к драке.
Хороди бросился на него с хриплым криком, целясь в нижнюю часть корпуса, но Меррипен проворно отступил в сторону. С впечатляющей скоростью и точностью он перехватил руку нападавшего. Использовав силу противника против него самого, он сделал хороди подсечку. Заломив руку нападавшего, он швырнул его на землю. Все присутствующие, включая Кэма, невольно вздрогнули от грохота, с которым хороди ударился о землю. Хороди корчился на земле. Выхватив нож из вялой руки поверженного, Меррипен швырнул нож Кэму. Тот его поймал.
Меррипен посмотрел на двух оставшихся хороди.
– Кто следующий? – спокойно спросил он.
Несмотря на то что вопрос был задан на английском языке, эти создания, похоже, его поняли. Они убежали без оглядки, предоставив своего поверженного товарища самому себе. Тот с громкими стонами пополз за ними.
– Очень эффектно, фрал, – с восхищением сказал Кэм.
– Мы уходим, – без лишних сантиментов сообщил ему Меррипен. – До того как придут другие.
– Давай пойдем в таверну, – сказал Кэм. – Мне нужно выпить.
Меррипен молча сел на коня. На этот раз, похоже, Меррипен и Кэм сошлись во мнениях.
Таверна – это место, куда трудяга приходит отдохнуть, лентяй – найти себе занятие, а меланхолик – очистить душу. «Ад и черпак», расположенный в одном из самых неблагополучных закоулков Лондона, мог бы также называться тайным убежищем преступников и тихой гаванью пьяниц. Он вполне отвечал настоящим потребностям Кэма и Кева, будучи местом, где два цыгана могли чувствовать себя как в своей тарелке. Эль был хорошего качества, хорошей крепости, и хотя разносчицы эля не были особенно приветливы, за тем, чтобы кружки были полны, а пол выметен, следили.
Кэм и Кев сидели за столом для двоих. На нем вместо подсвечника стояла маленькая тыква, из которой была вырезана сердцевина, и рыжие бока ее были покрыты липкими потеками. Кев не отрываясь выпил половину кружки, после чего поставил ее на стол и больше пить не стал. Он редко пил. Ему не нравилось терять над собой контроль, что неизбежно случалось при опьянении.
Кэм, однако, кружку выпил до дна. Откинувшись на спинку стула, он с улыбкой смотрел на Кева.
– Меня всегда забавляло то, что ты не любишь и не умеешь пить, – заметил Кэм. – Цыган твоей комплекции должен выпивать четвертак и глазом не моргнув. Но теперь, когда я узнал, что ты к тому же наполовину ирландец… Ну, тебе просто нет извинений, фрал. Надо будет нам поработать над тобой в этом направлении.
– Мы никому не скажем, – угрюмо сообщил ему Кев.
– О том, что мы братья? – Кэм, казалось, наслаждался видимым дискомфортом Кева. – Это не так уж плохо – быть наполовину гаджо, – ласково сообщил он Кеву, усмехаясь при виде его мучений. – Это объясняет то, почему мы оба осели, перестали кочевать, тогда как большинство цыган предпочитают странствовать всю жизнь. В нас течет ирландская кровь, которая…
– Ни… одного… слова, – сказал Кев. – Даже членам семьи.
Кэм слегка нахмурился.
– У меня нет секретов от жены.
– Даже ради ее безопасности?
Кэм, похоже, задумался над этими словами Кева, глядя в узкое окошко. Улица была запружена лоточниками, с грохотом катившими свои тележки по булыжной мостовой. Громкими криками они пытались заинтересовать прохожих шляпными коробками, игрушками, спичками, зонтами и метлами. На противоположной стороне улицы в витрине мясной лавки красовалось только что порубленное мясо.
– Думаешь, родственники нашего отца все еще хотят нас убить? – спросил Кэм.
– Возможно.
Кэм рассеянно потер руку там, где был вытатуирован конь из ирландских легенд.
– Ты ведь понимаешь, что ничего из этого: ни татуировок, ни тайн, ни разделения нас с тобой, ни присвоения нам разных фамилий, не произошло бы, если бы наш отец не был человеком
