подняться и взяла под руку. Они спустились к «альфе»; она резко выехала задом на узкую тропинку, по бокам машины зашуршала трава. Перед деревней машина сбавила скорость, а затем быстро понеслась по длинной дороге, над которой смыкались одевавшиеся в молодую листву деревья. Вдоль обочины стремительно проносились их побеленные стволы.
Он проснулся от грохота грузовиков и приглушенного гула мотора сбавлявшей скорость «альфы».
— Где мы?
— Южная автомагистраль, Орли. С запада слишком рискованно.
Париж ошеломлял своими толпами, обилием машин, одеждой, аллеями деревьев, колоннами и яркими фасадами домов. Парк де Монтсури сверкал невообразимыми цветами. Бульвар Сен-Мишель рябил мелькавшими силуэтами людей: девушек на шпильках в пестрых платьях; молодых людей в темных костюмах, обменивавшихся торопливыми рукопожатиями возле уличных кафе в тени листвы; семей, возвращавшихся из церкви с дочерьми во всем белом. Аромат сдобного свежевыпеченного хлеба витал среди бензинных паров такси и синеватых выхлопов грузовиков и автобусов.
«С тех пор как Сильвии не стало, я не решался приехать сюда… с тех пор как я, бросив все, уехал в Гималаи, чтобы, забравшись в горы, затеряться где-нибудь там. Да, именно этого я и хотел: исчезнуть там, в холодной вышине. Но рядом оказались Алекс с Полом, и очень быстро лазанье по горам стало доставлять нам удовольствие. Нам нравилось находить такие места, где еще никто не бывал».
— Где тебе лучше всего укрыться в Париже? — Ее голос прервал его мысли.
— Где я бы не выделялся. На Сен-Жермене, среди туристов, одетых в полиэстер, «поэтов пивных баров», пятидесятицентовых гитаристов и пятидесятидолларовых проституток, южноамериканских эмигрантов…
'А может, — подумал он, — в Иль де ля Сите, где, пройдя по переулку, нужно подняться по узким каменным ступенькам, чтобы попасть в комнату, углом выходившую на реку? Где она, Сильвия, одеваясь перед старым поцарапанным шкафчиком, смотрелась в облезлое заляпанное зеркало, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону и спрашивая: «Это подходит к роли, Cheri?» Как больно было бы вновь увидеть это?
— Чересчур много полицейских, в основном в штатском, — сказала Клэр. — Там логичнее всего спрятаться, и логичнее всего нас там искать. Ни одной дешевой гостиницы, а кормят всякой дрянью. Если это последние дни моей жизни, я хотела бы поесть как следует.
— Не корчи из себя героиню — это просто смешно.
— А ты не будь настолько глуп, чтобы мне не верить.
Она свернула налево на Де Гран Огустин.
— Поедем на Восьмую. Американское посольство и Елисейский дворец, бастионы свободы в несвободном мире… мы впишемся, как горошины в стручок. Мы могли бы приехать, скажем, из Де- Мойна.
— Слушай, зачем все это?
— Что это?
— Париж, «побег» со мной и прочее?
— Успокойся, Сэм. Я хочу рассказать тебе все порядку.
— Тогда придется повременить. Я ухожу.
Она бросила на него быстрый взгляд, ее голос вдруг стал низким.
— Ты можешь уйти, когда захочешь. Но было бы лучше, если бы ты выслушал то, что я хочу тебе рассказать.
— Лучше для чего?
— И для того, и для другого: остаешься ты или уходишь.
— Ты насквозь лжива.
— Ты мог бы быть служащим местного банка, а я посвящать себя нашей Учительско-родительской ассоциации.
— Что за чушь ты несешь?
— Я о Де-Мойне. О том, чем мы там занимаемся. Наша с тобой легенда.
— Неужели? — Она закусила губу.
— В то последнее утро в Ви.
— Вот поэтому я и уехала. Старик тебе рассказал?
— Это те, кого я убил на Сен-Виктуаре?
— Нет.
Сена, зеленая, как жадеит, извивалась под мостом Руаяль. К западу от Лувра виднелись увитые зеленью аллеи Тюильри и Елисейские поля. Одежда на людях здесь была изысканнее, машины — ниже и стремительнее. Она свернула налево, на улицу де Риволи.
Гостиница «Жан Мермоз» казалась неприметной даже в этом квартале. Вдоль узкой проезжей части теснились магазины одежды, ресторанчики и недорогие отели. Из окна их номера в гостинице был виден причудливый облезлый балкон, на котором играли дети.
— Крась свои волосы в черный цвет и отращивай усы, — сказала она ему, — мы подберем тебе голубой свитер и кожаную куртку. Ты сойдешь за ливанца. — Она звякнула ключом. — Я скоро вернусь.
— Куда ты?
— Принимать новый образ.
— Может, мне стоит пойти посмотреть, кому ты будешь звонить? — Он смотрел на необыкновенный разрез ее глаз. «Но меня все это уже не волнует».
— Ты же умер, — усмехнулась она. — Я перевоплотила тебя.
— Мне не совсем понятно зачем?
— Мне тоже. — Она поцеловала его и порылась в своем кошельке. — Здесь двести франков на случай, если я вдруг исчезну. А пока поспи.
Когда она вернулась, он не узнал ее и в испуге вскочил с кровати. У нее были черные короткие волосы, лицо приобрело евразийский оттенок и казалось круглее. Под черными бровями ее глаза были орехового цвета. Губы — широко накрашены ярко-красной помадой; на ней был массивный черный свитер, бежевые свободные брюки и поношенные туфли с пряжками. Она показала ему мятый бумажный пакет. «Походила по комиссионкам». В пакете оказались сандалии, голубой свитер, безвкусный амулет под золото, японские хромированные <часы с браслетом. На дне лежало что-то маленькое и пушистое.
— Твои усы, пока не отрастут настоящие. Давай-ка займемся твоими волосами. — Она остригла ему завитые в Экс-ан-Провансе кудри и начала намазывать то, что осталось, черной краской.
— Я стал похож на того корсиканца, который меня продал.
— У него не было выбора.
— Расскажи мне об этом.
— Брей бороду через день. — Она закончила втирать краску и сунула в нагрудный карман его куртки пачку сигарет «Голуаз». — Не вынимай сигарету изо рта. Да, решительно, ты выглядишь ужасно. — Ее голос приобрел грубый арабский акцент. — Говори по-французски отрывисто, вот так. — Она протянула ему дешевые темные очки. — Надевай их, когда будешь выходить на улицу.
— Господи, я почти наполовину ослеп. Что ты сделала со своими глазами?
— Это цветные контактные линзы, они у меня уже давно, но я никогда ими не пользовалась. Мы и тебе тоже подберем.
— Я уже и так хорош.
— Я хочу, чтобы мы остались в живых. — Она стащила через голову свой массивный свитер и скинула брюки. У нее было стройное длинное тело. — И я хочу лежать рядом с тобой, вдыхать тебя, целовать. Я чуть не умерла без этого.
— Я, в общем-то, тоже.
— Не ехидничай, милый. Я готова умереть за тебя.
— Чушь.
— Люби меня.
