есть какого черта ты приперся в кино, если собираешься протрепаться весь фильм? Его поведение довело меня до безумия. Я пнула Шона. Мик снова зашептал, посвящая меня в какую — то чепуху о серийных убийцах.
Шон наклонился ко мне.
— Что? Говори громче, я тебя не слышу.
В стеснении Мик откинулся на кресло.
— Ничего.
— Черт извини, я подумал, ты что — то говоришь.
Шон улыбнулся мне, а я попыталась скрыть усмешку.
С того момент шепота Мика слышно не было.
Мы отправились в бар, твердо настроившись на то, что не задержимся там надолго. Мик устал, поэтому удалился домой, Я облегченно вздохнула. Как только мы очутились в пабе, восстав из ада кинотеатра, Кло и Том объявили, что собираются жить вместе. Я не верила своим ушам. Так скоро? Но я была за них рада.
— Почему бы и нет? Завтра нас всех может не стать. Мы с Шоном поздравили их и остались праздновать добрые вести. Они ушли вместе, а мы поймали одно такси на двоих.
— Несколько быстро, — высказал он мысли вслух.
— Когда ты понимаешь, то ты понимаешь, — отозвалась я.
Он посмотрел в окно.
— А как ты это понимаешь?
— Ты просто это понимаешь, — ответила я.
— Когда?
Я смутилась.
— То есть?
— Когда ты это понимаешь?
— Ты просто понимаешь и все.
Остальную часть пути он молчал. Я разглядывала проплывающие мимо фонари, и мое воображение рисовало картину, в которой я, Клэрис Старлинг, надираю зад Ганнибалу Лектору. Шон молча смотрел вперед. Видимо, я понятия не имела о том, что он хотел сказать.
Спустя месяц родители устроили Ноэлю прощальный вечер. В гостиной висела растяжка с надписью „Воn Уоуаgе (Счастливого пути (фр)), Ноэль“. Валованов (здесь: большая полая булочка из слоеного теста), сосисок и бутербродов они приготовили в изобилии, так что сидеть было негде. Пришли Шон, Кло и Том. Энн и Ричард тоже собирались, но Ричарда свалил грипп, и Энн изображала из себя няньку. Я посмотрела по сторонам: на друзей родителей и Ноэля, на плакат и еду. Картина напомнила мне трагическую вечеринку, и я вспомнила о Джоне. Наверное, впервые за месяц. Чувство вины несколько изнурило меня. Мне нужен был свежий воздух. Я отправилась в сад.
Шон проследовал за мной.
— Уже скучаешь? — спросил он.
— По Ноэлю? Нет, он вернется, — ответила я, не поворачивая к нему лица.
Шон приблизился ко мне.
— Я почти закончил книгу.
В пятый раз за неделю я попросила его дать мне ее прочесть.
— Пока не могу. Но ты будешь первой, — заверил он меня.
Такое обещание не удовлетворило меня, и я начала умолять его, обосновывая свою просьбу тем, что книга почти готова. Мне до смерти хотелось взглянуть на писанину, ради которой он часами сидел взаперти. Шон с минуту подумал.
— Она тебе не понравится. В ней рассказывается о футбольной команде…
„О Боже, я собираюсь читать книгу о футбольной команде!“
Видимо, в мыслях я улетела далеко, потому что, глядя на движение его губ, я перестала улавливать смысл слов.
„Не верится, что я так долго не вспоминала о Джоне“.
— Ты не услышала ни слова из тех, что я сейчас произнес, — обвинил меня Шон.
— Футбол? — сказала я. — Футбольная команда в деревеньке, — с надеждой продолжила я.
Он улыбнулся.
— Не волнуйся, тебе не обязательно быть Алексом Фергюсоном, чтобы получить удовольствие от чтения этой истории.
— Отлично, здорово, жду не дождусь.
„Кто еще такой этот Алекс Фергюсон, черт побери?“
Гости разошлись по домам, и вот мы, члены семьи, стояли друг перед другом, размышляя о том, кто же заплачет первым. Самолет Ноэля улетал в десять. Было семь, и для мамы часы отсчитывали время слишком быстро. Она занялась уборкой посуды, а я решила подмести полы. Папа с Ноэлем удалились в кабинет. Некоторое время они не показывались. Мама старалась не заплакать.
— С ним все будет хорошо, пыталась уверить я в этом нас обеих.
— Он собирается прямиком в чертовы джунгли, — сказала она, и из ее глаз покатилась слеза.
— Кубу вряд ли назовешь джунглями.
— Проклятые коммунисты.
— Мам! — воскликнула я, раздосадованная ее неспособностью взглянуть на мир глазами членов „Корпуса мира“. — Там нет цивилизации.
— Боже! Ты ровным счетом ничего не знаешь о Кубе, — с отвращением сказала я.
— А ты знаешь! — саркастично заметила она.
Мама была права. Я и понятия не имела о предмете разговора, однако не собиралась позволять ее расизму цвести пышным цветом.
— Там красивые пляжи, — пробормотала я, стараясь припомнить хотя бы что-нибудь из „Клуба путешественников“. — Отлично. Он может умереть на красивом пляже.
— Теперь ты несешь полнейшую чушь.
— Да? — пронзительно воскликнула она.
— С ним ничего не случится, — повторила я, пожалев о том, что раскрыла рот.
— Только на это и остается надеяться. Раньше ему приходилось бывать лишь в Испании во время семейного отпуска, и даже тогда он целую неделю совершал пробежки. Почему он просто не может взять и остаться в Европе, как все мы?
Я сделала выдох и потрясла головой, как делаю в классе, когда дети разочаровывают меня. — Ты знаешь, что я права, — сказала она. — Она присела за кухонный стол. — Почему он не может быть нормальным мужчиной, не может найти девушку, сделать ей ребенка и жениться на ней, как сын Мери Мэтьюс. Теперь у него трое детишек, и он работает в банке. Она расплакалась, поэтому слово банк у нее вышло как ба — а–а — анк.
— Он поступает так, как считает нужным, — не веря в собственные слова ответила я. Ведь, как и мама, я хотела, чтобы брат пошел по тропе сына Мери Мэтьюс.
— А как ты считаешь, он вернется к нам?
— Конечно.
Я поставила щетку и присела рядом с ней, обняв ее за плечо.
— Жаль, что жизнь нелегкая штука, — сказала она тихим голосом — громче она уже была не в состоянии.
— Мне тоже жаль, мама, — Ответила я. — Нам всем жаль.
В аэропорту творилось нечто несусветное. Мама плакала навзрыд. Я изо всех сил старалась держать себя в руках, но давалось это нелегко. Брат уезжал от меня. Кто теперь будет слушать мой бред? Кто будет отвечать на мои вопросы, даже если ответы не всегда приходились мне по душе. Я уже скучала по нему, а
