— Спасибо. Что сказал господин Войлз?
— Войлз был в Белом доме, и я не смог с ним встретиться. Я попытаюсь поговорить с ним позднее.
— Все это очень странно, Гэвин. Вы пробыли на службе почти четыре часа, и вам нечего сказать мне. Я ожидала большего.
— Наберитесь терпения, Дарби.
— Терпение убьет меня. Они же преследуют меня, не так ли, Гэвин?
— Я не знаю.
— Что бы вы стали делать, если бы знали, что вам предстоит умереть, а люди, пытавшиеся убить вас, уже имеют на своем счету двух верховных судей и одного простого профессора права и к тому же располагают миллиардами долларов, которые не замедлят пустить на убийство? Что бы вы стали делать, Гэвин?
— Пошел бы в ФБР.
— Томас ходил в ФБР, и он мертв.
— Простите, Дарби. Это несправедливо.
— Меня не волнует справедливость или чувства. Я больше обеспокоена тем, чтобы остаться живой до полудня.
— Не ходите к себе домой.
— Я не глупая. Они уже были там. И я уверена, что они следят и за его квартирой.
— Где его родственники?
— Родители живут в Неаполе, во Флориде. Я думаю, что деканат свяжется с ними. У него есть брат в Мобиле, и я собираюсь позвонить ему и все объяснить.
Она увидела человека. Он толкался среди туристов у стойки администратора. В его руках была сложенная газета, и он старался держаться непринужденно, как обычный гость, но его выдавали несколько неуверенная походка и ищущие глаза. Лицо было вытянутым и худым, с круглыми очками и блестящим лбом.
— Гэвин, слушайте меня. Записывайте. Я вижу человека, который уже попадался мне на глаза недавно. Около часа назад. Рост — сто восемьдесят пять или семь, худощавый, возраст — тридцать лет, в очках, лысеющий, волосы темные. Он уходит, уходит.
— Кто он такой?
— Мы с ним не знакомились, черт бы его побрал.
— Он видел вас? Где все-таки вы находитесь?
— В холле отеля. Я не знаю, видел ли он меня. Я ухожу.
— Дарби, послушайте. Что бы вы ни делали, поддерживайте связь со мной.
— Я попытаюсь.
Туалет находился за углом. Она прошла в последнюю кабину, заперла за собой дверь и просидела там около часа.
Глава 17
Фотографа звали Крофт. Он работал на «Пост» в течение семи лет, пока в третий раз не был осужден за наркотики и отправлен на девять месяцев в тюрьму. Освобожденный условно, он объявил себя свободным художником и поместил соответствующую рекламу в «Желтых страницах». Телефон звонил редко, и работы у него было не много. Лишь изредка приходилось снимать «фотомодели», которые об этом даже не подозревали. Большинство его клиентов были адвокатами, которые занимались разводами и нуждались в компромате для суда. После двух лет свободного творчества он усвоил несколько трюков и теперь считал себя чуть ли не асом частного розыска. Он брал сорок баксов в час, когда удавалось заполучить работу.
Одним из его клиентов был Грэй Грантэм, его старый приятель со времен работы в газете, который позванивал, когда нуждался в грязных снимках. Грантэм был серьезным и порядочным репортером и лишь изредка прибегал к тайным уловкам, обращаясь к нему. Он любил Грантэма, потому что тот вел себя честно по отношению к своему жульничеству. Остальные же были такими благочестивыми.
Он сидел в машине Грантэма, потому что в ней был телефон. Время было полуденное, и он курил свою вторую дозу, размышляя над тем, во все ли открытые окна доносится запах его зелья. Он делал свою лучшую работу, наполовину накачанный наркотиками. А уж когда зарабатывал себе на жизнь, не спуская глаз с мотелей, ему приходилось одурманивать себя полностью.
Машину продувал легкий ветерок, уносивший запах на Пенсильвания-авеню. Он стоял в неположенном месте, курил наркотик, но ни капли не беспокоился. При нем его было меньше унции, да и надзирающий за ним чиновник курил его тоже, так что какого черта.
Телефонная будка находилась в полутора кварталах впереди, на боковой дорожке и несколько в глубине улицы. С его телескопическим объективом он мог чуть ли не читать телефонный справочник, висевший в ней. Внутри стояла крупная женщина, заполнявшая собой всю будку и размахивающая руками при разговоре. Крофт сделал затяжку и посмотрел, нет ли в зеркале полицейского. Это была зона, запрещенная для стоянки. Улицу переполняли автомобили.
В двенадцать двадцать женщина выбралась из будки, словно ниоткуда появился молодой мужчина в прекрасном костюме и захлопнул за собой дверь. Крофт взял свой «Никон» и пристроил объектив на рулевом колесе. Погода стояла прохладная и солнечная. По боковой дорожке непрерывно двигались люди, спешившие воспользоваться временем ленча. Их головы и плечи то и дело мелькали в объективе. Вот в толпе появился разрыв. Щелчок. Разрыв. Щелчок. Объект набирал номер и глазел по сторонам. Это был их человек. Он проговорил тридцать секунд, и в машине трижды прозвучал телефонный вызов. Вот он, сигнал от Грантэма, находившегося в редакции «Пост». Их человек говорил с Грантэмом. И Крофта прорвало. «Сделай все, что сможешь», — говорил ему Грантэм накануне. Разрыв. Щелчок. Щелчок. Головы и плечи. Разрыв. Щелчок. Щелчок. Его глаза шарили вокруг во время разговора, но сам он держался спиной к улице. Полный оборот. Щелчок. Крофт израсходовал кассету из тридцати шести кадров за две минуты и взял другой «Никон». Навел объектив и стал ждать, когда в толпе появится просвет. Затянулся последний раз и швырнул окурок на улицу. Это было так просто. Да, действительно, нужно было иметь талант, чтобы схватить образ в студии, а эта уличная работа походила на развлечение. Однако фотографирование скрытой камерой походило на что-то преступное.
Объект был немногословной личностью. Он повесил трубку, огляделся, открыл дверь, вновь посмотрел вокруг и направился прямо на Крофта. Щелчок. Щелчок. Щелчок. Лицо в фас, фигура в рост, ускорил шаг, приближается, красота, красота. Крофт снимал лихорадочно, затем, в последний момент, положил «Никон» на сиденье и стал смотреть на улицу, пока тот не прошел мимо и не исчез в толпе. Когда ты в бегах, никогда не пользуйся одним и тем же телефоном дважды.
Гарсиа вел бой с тенью. «У меня жена и ребенок, — говорил он, — и я боюсь». Впереди у него были карьера и деньги, и если он будет исправно платить налоги и держать рот на замке, то станет состоятельным человеком. Но его подмывало заговорить. Он тараторил о том, как ему хочется рассказать и что ему есть что сказать, и все такое, но он просто не может решиться. Он не доверяет никому.
Грантэм не торопил. Он дал ему возможность потараторить еще какое-то время, чтобы Крофт успел сделать свое дело. Гарсиа проболтается в конечном итоге. Он так этого хочет. Он звонил уже в третий раз и с каждым звонком чувствовал себя все увереннее в разговоре со своим новым другом Грантэмом, который играл в эти игры уже не раз и знал их правила. Вначале надо успокоить и внушить доверие, отнестись к собеседнику с теплотой и уважением, поговорить о добре и зле. Затем он сам начнет говорить.
Фотографии были прекрасными. Крофта он выбрал не без колебаний. Обычно тот был так накачан наркотиками, что это сказывалось на фотографиях. Но Крофт был хитрым и осторожным, знал практическую сторону журналистики и всегда находился под рукой. Он отобрал двенадцать кадров, увеличил их до размера 5 ґ 7 и получил великолепные отпечатки. Левый профиль. Правый профиль. Вид сзади. Вид