спереди на камеру. В полный рост на расстоянии меньше шести метров. «Кусок пирога», — как сказал Крофт.
В возрасте до тридцати лет, с очень приятной наружностью, Гарсиа выглядел как настоящий адвокат. Темные короткие волосы. Черные глаза. Возможно, испанец по происхождению, однако кожа не смуглая. Одежда на нем была дорогой. Костюм цвета морской волны, очевидно, шерстяной. Без полоски или рисунка. Классический белый свободный воротник с шелковым галстуком. Черные или темно-коричневые ботинки, начищенные до блеска. Поражало отсутствие в руках «дипломата». Но это было время ленча, и он, вероятно, выбежал из конторы, чтобы позвонить и тут же вернуться назад. Министерство юстиции находилось в одном квартале от этого места.
Грантэм рассматривал фотографии и не спускал глаз с двери. Сержант никогда не опаздывал. Опустились вечерние сумерки, и клуб заполнялся посетителями. Грантэм был единственным белым во всей округе.
Из десятков тысяч правительственных адвокатов в федеральном округе Колумбия он видел немногих, кто знал, как надо одеваться. Особенно среди молодых. Они начинали с сорока тысяч долларов в год, и одежда для них не имела значения. Для Гарсиа одежда значила много, и он был слишком молод и хорошо одет для правительственного чиновника.
Таким образом, он служит в частной адвокатской фирме уже около трех или четырех лет и заколачивает где-то около восьмидесяти тысяч. Неплохо. Это сужало круг до пятидесяти тысяч частных адвокатов.
Дверь открылась, и вошел полицейский. Даже сквозь дым и мглу он мог различить, что это Клив. Это было солидное заведение без игры в кости и проституток, поэтому появление полицейского никого не насторожило. Он сел напротив Грантэма.
— Это ты выбрал такое место? — спросил Грантэм.
— Да. Тебе нравится здесь?
— Будем считать, что нравится. Мы же стараемся быть незаметными, так? Я здесь для того, чтобы выведать секреты у сотрудника Белого дома. Все это очень серьезно. Теперь скажи мне, Клив, могу ли я выглядеть незаметным, сидя здесь во всей моей белизне?
— Мне не хочется говорить тебе это, Грантэм, но не настолько ты знаменит, как тебе кажется. Посмотри на этих пижонов у бара.
Они взглянули на бар, окруженный строителями.
— Я отдам свою зарплату, если хоть один из них когда-нибудь читал «Вашингтон пост», слышал о Грэе Грантэме или хоть на йоту интересуется тем, что происходит в Белом доме.
— О’кей, о’кей. Где сержант?
— Серж неважно себя чувствует. Он передал сообщение через меня.
Не пойдет. Как анонимный источник он мог использовать сержанта, но не его сына или еще кого-то, кому доверился сержант.
— Что с ним?
— Старость. Он не захотел встречаться сегодня, но сказал, что дело срочное.
Грантэм слушал и ждал.
— У меня в машине лежит конверт. Заклеенный и опечатанный как надо. Сержант выпрыгивал из штанов, когда отдавал его мне, и наказывал ни в коем случае самому не вскрывать и отдать только господину Грантэму.
— Пойдем.
Они прошли сквозь толпу к выходу. Патрульный автомобиль был припаркован с нарушением правил у обочины. Клив открыл дверцу и достал конверт из отделения для перчаток.
— Он добыл это в западном крыле.
Грантэм сунул конверт в карман. Сержант не относился к числу несунов и за все время их отношений никогда не доставал документов.
— Спасибо, Клив.
— Он не сказал, что это такое. Сказал только: «Подожди, потом прочитаешь в газете».
— Скажи сержанту, что я люблю его.
— Я уверен, что он повеселится, когда увидит это в газете.
Патрульный автомобиль уехал, и Грантэм заспешил к своему «вольво». Он запер двери, включил освещение в салоне и разорвал конверт. Это, несомненно, была служебная записка, предназначенная для использования только внутри Белого дома. В ней содержались сведения о наемном убийце по имени Камель.
Он летел по городу. С Брайтвуд на Шестнадцатую, затем на юг, к центру Вашингтона. Было почти семь тридцать, и если он сможет уложиться за час, то успеет втиснуться в «Вечерние городские новости» — крупнейшее из полудюжины изданий, начинающих выходить в десять тридцать. Слава Богу, что у него есть дешевый автомобильный радиотелефон «Юппи», который он стеснялся покупать. Он вызвал помощника ответственного редактора отдела расследований Смита Кина, который все еще находился в телетайпном зале на пятом этаже. Связался с приятелем из иностранного отдела и попросил его подобрать все, что есть по Камелю.
Записка вызывала у него подозрения. Ее содержание было слишком важным, чтобы доверить бумаге, а затем запустить по кругу как какой-нибудь последний циркуляр в отношении кофе, питьевой воды или отпусков. Кто-то, скорее всего Флетчер Коул, хотел, чтобы мир узнал, что подозрение пало на Камеля и, самое главное, что тот был арабом и имел тесные связи с Ливией, Ираном и Ираком, во главе которых стоят отъявленные идиоты, ненавидящие Америку. Кто-то в Белом доме дураков хотел, чтобы эта история попала на первые полосы газет.
Но все же это была грандиозная новость, которая заслуживала места на первой полосе. Он и Смит Кин покончили с ней к девяти. Они нашли две старые фотографии, на которых, по общему мнению, был снят Камель, но которые были настолько непохожими, что могли принадлежать двум разным людям. Кин сказал: «Помещаем обе». Досье на Камеля оказалось очень тощим, содержало в основном слухи и легенды и очень мало фактов. Грантэм упомянул в статье о папе римском, британском дипломате, немецком банкире и о засаде на израильских солдат. А сейчас, по сообщению из конфиденциального источника в Белом доме, пользующегося наибольшим доверием и авторитетом, Камель оказался одним из подозреваемых в совершении убийства судей Розенберга и Джейнсена.
После двадцатичетырехчасового кружения по улицам она все еще была жива. Если ей удастся дотянуть до утра, она сможет начать следующий день с новыми идеями о том, что ей делать и куда идти. А сейчас она чувствовала себя неимоверно уставшей. Она находилась в номере на пятнадцатом этаже отеля «Марриот». Дверь была закрыта на задвижку, свет горел, а на кровати находилась большая банка поп- корна. Ее густые темно-рыжие волосы лежали теперь в бумажном мешке в туалете. Последний раз она обрезала волосы, когда ей было три года. Мать выпорола ее тогда.
Ей потребовалось два мучительных часа, чтобы обрезать их тупыми ножницами и при этом оставить какое-то подобие модной прически на голове. Она будет держать волосы под кепкой или шляпой все время, какое у нее осталось. Еще два часа потребовалось, чтобы выкрасить волосы в черный цвет. Она могла бы обесцветить их и стать блондинкой, но это будет бросаться в глаза. Она предполагала, что имеет дело с профессионалами, и по какой-то необъяснимой причине решила в аптеке, что они ждут от нее именно этого. Да какого черта! Состав продавался в аптеке в большой бутылке, и, если она проснется завтра с невообразимым цветом волос, она может перекраситься в блондинку. И будет менять цвет каждый день, пока они не свихнутся. «Клэйрол» давал по меньшей мере восемьдесят пять оттенков.
Она смертельно устала, но боялась заснуть. Ее «друг» из «Шератона» не попадался днем на глаза, но чем больше она кружила по городу, тем сильнее лица прохожих становились похожими на него. Он был
