Паутина

тряпичная кукла. Макса отбросило к самому концу стойки бара из красного дерева. Сжавшись в комок, он старался перевести дыхание. «Бомба, слишком рано, бомба, слишком рано», — стучало в голове.

Он не слышал жалобных воплей, криков о помощи. В наступившей вдруг жуткой тишине, раздавался только неистовый плеск волн о борта судна, которое раскачивалось и содрогалось под ним. Боже, все разнесло в клочья… С усилием встав на четвереньки, он замотал головой, словно пес, стряхивающий воду. Левое плечо пронзила острая боль, он перенес всю тяжесть тела на правую руку и попытался встать, но упал навзничь. Бормоча ругательства, он ползком пересек комнату и добрался до широкого окна, думая лишь о том, как выбраться наружу. Сопя, ругаясь, обливаясь потом, он подтянулся на руках и встал на ноги, опираясь руками на подоконник. Стекло было разбито; дорога наружу была открыта.

Действуя правой рукой, он подтянул свое тело к подоконнику, потом встал боком и рывком перенес одну ногу наружу. Поворачивая корпус, он увидел лежащую на полу Стефани. Глаза у нее были закрыты, по лицу текла кровь.

— Сабрина, — выдохнул он. Боже, они убили ее. Он вытер пот, заливающий глаза. Вдруг ему почудилось, что она шевельнулась. Хотя, наверное, это просто из-за качки судна.

— Черт побери! — вырвалось у него. Рывком забросив ногу обратно в салон, он направился было к ней, но остановился. Он не может ждать, надо выбираться самому. Она мертва, а он жив, его люди, наверное, уже ждут, и ему, черт побери, нужно сматываться отсюда, пока судно не затонуло. Просунув в окно вторую ногу, он подобрался, чтобы прыгнуть в воду.

Но все-таки не смог. Бросив напоследок быстрый взгляд назад, он увидел, как голова Стефани, свесившись набок, попала в тоненький ручеек, текущий из-под запертой двери. Пока он смотрел, вода начала прибывать быстрее, затем под ее напором дверь распахнулась, и вода хлынула в салон. Макс понял, что не может оставить ее. Надо сперва выяснить, жива ли она, а если жива, он должен взять ее с собой.

Рывком втянув ноги обратно, он спрыгнул на пол, тяжело дыша от боли. Наверное, сломал что- нибудь, мелькнула мысль. Нет, может, все не так уж плохо. Он опустился на колени рядом со Стефани, прямо в воду.

— Сабрина! Сабрина, черт побери, очнись, помоги мне… Merde![5]

Он ругался теперь на любом языке, который приходил в голову, чувствуя все большую панику. Коснувшись шеи Стефани, он нащупал слабый пульс. Жива. Черт побери, она жива! Его захлестнула безраздельная радость, настолько бурная, что он сам себе удивился. Погоди. Еще будет время об этом подумать. Сейчас нам вдвоем нужно выбираться отсюда.

Схватив Стефани за руки и пятясь на четвереньках в воде, он потащил ее к окну, борясь с нахлынувшей слабостью, болью в ноге и в левом плече. Она была без сознания. Изо всех сил пытаясь поднять ее на ноги, он поскользнулся на мокром полу, но в конце концов добился своего, и она легла, перегнувшись через подоконник, словно джутовый мешок. Тяжело дыша, кашляя, он с усилием поднялся на ноги и сел рядом, чтобы перевести дыхание. Нет времени, мелькнула мысль, нет времени, чтобы отдышаться. Сбросив с себя ботинки, а со Стефани — туфли, он поднял ее, просунул через окно и бросил в море. Она упала, и он следом.

С момента взрыва прошло две минуты.

Он неуклюже плюхнулся в воду, яростно заработал руками и вынырнул на поверхность. Вокруг, крутясь в водовороте тонущего судна, проплывали обломки. Он почувствовал, как какой-то металлический предмет резанул по руке, еще один больно ударил по бедру. Размеренно рассекая воду, он стал оглядываться. Он находился с той стороны судна, которая была дальше от берега, и был, похоже, совсем один. От берега несколько моторных лодок на всех парах неслись к нему.

— Сабрина! Сабрина, ради бога…

Отплевываясь и кашляя, он лег на бок, сделал несколько корявых взмахов рукой, стараясь беречь задетое плечо, и оказался рядом с кормой судна. Он увидел пробоину в его боку — бомба, эта чертова бомба не должна была взорваться, пока не… — и тут заметил Стефани, лежавшую лицом вниз. Вода вокруг нее покраснела от крови, со всех сторон кружились, захваченные водоворотом, острые осколки дерева и металла.

Он подплыл к ней и, вцепившись пальцами в густые волосы, рванул голову из воды и перевернул ее на спину. Левой рукой обхватив ее сзади за подбородок и работая свободной рукой, он поплыл прочь от судна. Намокшая одежда тянула его вниз, вода была холоднее, чем он думал, голову и плечо то и дело пронзала острая боль, ему пришлось напрячь всю волю, чтобы заставить работать ноги.

— Bastardos,[6] вот bastardos, черт бы их побрал! — вслух выругался он, обращаясь ко всем сразу — и к тем, кто подложил бомбу, чтобы убить его, и к своим людям, которые уже должны быть на месте, чтобы встретить его.

По-прежнему без сознания, Стефани тянулась за ним, как на буксире. Лицо ее было бледно как полотно, жилки едва угадывались на мертвенно-побелевших веках. Теперь Макс видел у нее глубокую рану на лбу. Ему подумалось, что рана не такая серьезная, судя по тому, сколько крови вытекло. С ней все будет в порядке, мелькнула мысль. Она выкарабкается, она ведь крепкий орешек, мне это в ней всегда нравилось.

Но сам он устал так, что едва держался на плаву. Без нее сейчас было бы легче. Легче одному. Всю свою жизнь он так и считал: легче всего быть одному. Но он привязался к ней. Он вспомнил, какая радость вдруг охватила его, когда оказалось, что она жива, хотя теперь от нее не осталось и следа. Verflu'chen,[7] устало выругался он. Говорили, будут на подхвате…

Моторка оказалась рядом прежде, чем он ее заметил; находившиеся там люди заглушили двигатель и, маневрируя среди обломков, старались подойти поближе и не поднимать высокую волну.

— Извините, босс, — сказал один из них. — Не думали, что так скоро рванет. Ее тоже берем?

— Черт бы тебя побрал! — взорвался Макс.

— О'кей, ладно. — Нагнувшись, двое мужчин втащили Стефани в лодку. — Давайте руку, — сказал Максу тот, что заговорил первым, и втащил его в лодку, в то время как напарник запустил мотор. Крошечная моторка рванулась в сторону, задирая нос, высовывавшийся далеко из воды. Невидимый со стороны, Макс лежал рядом со Стефани на днище, двое его помощников, высоко подняв багры и сети, смотрели вперед; а лодка тем временем неслась, рассекая воду.

Макс подложил спасательный пояс под голову Стефани, затем сорвал с себя рубашку и прижал ее к ссадине на лбу, которая по-прежнему кровоточила. Не отнимая рубашку, он снова лег, глубоко дыша. Вот теперь, подумалось ему, теперь можно перевести дух. Но тут он услышал, как один из помощников сказал «Все, затонула», и, поднявшись, поглядел назад. Он не отрываясь смотрел на обломки, которые относило течением все дальше, и на моторные лодки, которые тарахтели неподалеку. Со стороны берега приближались спасательные катера. Ничего больше он не увидел. «Лафит» пошла ко дну.

— Ну и силища у этой бомбы, ничего не скажешь! — весело заметил один из помощников.

Макс пристально смотрел на него, и улыбка с лица говорившего постепенно исчезла.

— Почему же, черт побери, ты столько ждал, прежде чем сказать мне об этом?

— Да не ждал я! Я сказал вам сразу, как только узнал! Я ничего не слышал ни про бомбу, ни про то, что есть какие-то планы насчет бомбы. Не знаю, может, они мной уже начинали интересоваться…

— Я плачу тебе столько, что они тобой не могут интересоваться. Я плачу тебе за то, чтобы они тебе доверяли. Плачу за то, чтобы ты снабжал меня информацией вовремя, чтобы я мог ею воспользоваться.

— Ну, так оно и вышло. Вы выбрались…

— Начнем с того, что никого из нас не должно было быть на борту.

— Босс, я ничего не знал до вечера вчерашнего дня, клянусь Богом! Вчера звонил по телефону в самолет, но пилот сказал, что вы уже уехали на причал. Я бросился туда, но и там вас уже не застал, тогда связался с вами по рации на судне. Что я еще мог сделать? — Воцарилось молчание. — Значит, вы вышли в