Паутина

— Только не сейчас, — снова повторила она окрепшим голосом, обращаясь к Гарту. — Попозже, попозже, но только не сейчас. — Сабрина, конечно, так бы не сказала; Сабрина бросилась бы ему навстречу с выражением той же любви, что светилась в глазах у него, когда он возник на пороге номера. Он будет думать, что я злюсь на него, что он мне до смерти надоел, может подумает, что я встретила кого-то другого. Ах, все и так слишком плохо! Я стараюсь сделать все, что в моих силах. Но я не выдержу злости, обвинений, ненависти. Она снова покачала головой.

— Только не сейчас… — И быстро направилась дальше.

Закрыв дверь и бессильно уронив руки на колени, Сабрина сидела у себя в спальне. Почему он мне не сказал, что приедет днем раньше? Почему не сказал, что возьмет с собой детей? Она могла бы заранее все продумать; они со Стефани могли бы ко всему подготовиться. Почему он решил приготовить ей сюрприз?

Впрочем, все эти вопросы — не главные.

Как он мог поверить, что это я открыла ему дверь? Как мог позволить снова себя одурачить, после того как год прожили вместе?

Хотя, судя по всему, он в это поверил. И ушел в кафе вместе с детьми и со Стефани. Семья Андерсенов в полном составе осматривает парижские достопримечательности.

Она сидела у окна: отсюда была видна улица и церковная колокольня, но перед ее мысленным взором стоял дом в Эванстоне, их с Гартом спальня; кухня, на которой безраздельно царит миссис Тиркелл, а Пенни и Клифф иной раз помогают ей готовить ужин. Сюда дети приносят уроки, чтобы похвалиться перед родителями или попросить помочь им; столовая, где они принимали Лу Чжэня.

Я помогла Гарту, когда ему было трудно разобраться в своих отношениях с Лу Чжэнем. Помогла Клиффу решить некоторые волновавшие его проблемы и сделала так, что Гарту стало легче с ним говорить. Я помогла Пенни стать уверенной и противостоять искушениям секса в школе. Я стала подругой Клаудии и помогла ей добиться своего от конгрессмена с сомнительной репутацией. Я закончила оформление интерьера в «Доме Конера».

Я могла бы сказать, что неплохо потрудилась за время пребывания в Эванстоне; я сделала все дела, не оставив после себя никаких нерешенных проблем. Могла бы сказать, что мое пребывание там подошло к концу; что мне пора уезжать.

Она мысленно представила себе улыбку Гарта, когда Стефани открыла ему дверь в номер. Она сидела в спальне, мысленно представляя себе его улыбку, чувствуя всем телом прикосновение его рук. Ах, любовь моя, прости меня. Все так запуталось… единственное, что осталось простым, — это моя любовь к тебе, но я не могу отделить ее от всего остального. Прости меня, прости! Я люблю тебя.

Увлекая детей за собой, Александра решительно вошла в кафе и, самовольно заняв понравившуюся ей кабинку, с надменным видом приказала официантам принести меню, содовую и кофе с молоком. Всем своим видом излучая энергию, она завладела вниманием детей. Она стала рассказывать им невероятные истории о фокусах, рекламных плакатах, которыми были увешаны стены; о том, как у одного официанта появился большой красный нос, почему владелец кафе всегда высовывается из двери, ведущей на кухню, но никогда не выходит в зал, почему у пса, свернувшегося калачиком в углу, такой угрюмый вид. Она без остановки придумывала для них все новые истории и чувствовала себя совершенно измученной, но при взгляде на детей, слушавших ее с открытыми ртами, ее охватывала неизъяснимая радость. Она продолжала рассказывать, а про себя недоумевала, почему именно сегодня фокусник решил опоздать, хотя в предыдущие дни отличался пунктуальностью.

Стоя на улице, Стефани смотрела через стекло на детей, сидевших к ней спиной и наклонившихся вперед, поближе к Александре. Пенни то и дело подпрыгивала на стуле; она и раньше так делала всякий раз, когда что-нибудь приводило ее в особый восторг, мелькнула у Стефани мысль. Минуты текли, толпа обходила ее с обеих сторон. Парочки прогуливались вдоль Сены или отдыхали на скамейках, подкрепляясь снедью из бумажных пакетов. Глядя через стекло, Стефани видела, как Александра что-то говорит, не останавливаясь и то и дело поглядывая на смеющиеся лица детей. Вот они живо вскинули головы, когда к их столику подошел мужчина с рыжими усами, в смокинге и цилиндре. Держа в руках большую плетеную корзину, он что-то сказал Пенни и Клиффу, затем помахал над корзиной рукой в белой перчатке, и через мгновение на голове у Пенни появилась шляпка, украшенная яркими, разноцветными перьями. Широко раскрыв глаза от изумления, Пенни подняла руку, чтобы потрогать шляпу, потом сняла ее, и они с Клиффом принялись вертеть ее в разные стороны, заглядывая внутрь и пытаясь разгадать секрет фокуса. Точь-в- точь как их отец, подумала Стефани. Он ведь считает, что все должно иметь свое объяснение. Но тут она поймала их восторженный, смеющийся взгляд, устремленный на Александру и фокусника, и поняла, что они верят и в волшебство.

Она прижала руки к теплому оконному стеклу и почувствовала себя чужой. Вот она стоит на улице и через стекло вглядывается в то, что происходит внутри. Она не слышит, о чем говорят ее дети, поэтому не может посмеяться или изумиться, восхититься вместе с ними. Но я же не чужая им, мелькнула у нее мысль; я их мать. Она повторила последнюю фразу вслух.

— Я их мать. Они любят меня. Я их мать. Я их мать.

И все-таки она продолжала стоять так на улице. Стекло отделяло ее от них, их мыслей, их радостного возбуждения, оживленной болтовни с фокусником и Александрой. Откуда они знают Александру? Ах да, Сабрина говорила, что та была в Эванстоне. А как она там оказалась? Этого Сабрина не сказала. Наверное, пока Стефани не было, произошло что-то еще, и еще — десятки, сотни событий… которых, возможно, было так много, что она никогда всего не узнает, да и не сможет узнать.

Я больше не являюсь частью их жизни. И винить в этом мне некого, кроме самой себя. Я выбрала для себя другую жизнь, даже не подумав о том, что могу их потерять.

Но я еще могу к ним вернуться, могу снова стать для них в жизни всем, снова стать им настоящей матерью, я знаю, что смогу это сделать. Просто для этого понадобится время, и мне нужно будет вести себя с ними на редкость деликатно…

А что, если у меня ничего не получится? Что, если я так изменилась… или они так изменились… что они сразу поймут, что я чужая? Как я все это объясню?

А может, ничего и не надо будет объяснять. Я просто возьму и скажу, как сильно я их люблю и как жалею о том, что в свое время их бросила. Разве этого не будет достаточно?

У нее навернулись слезы на глаза, и дети стали видны, словно в тумане. Если сказать своим детям, что ты их любишь, этого должно быть достаточно. Любви достаточно, чтобы сгладить все невзгоды.

А если нет…

Круто повернувшись, она пошла обратно той же дорогой, понурив голову; по щекам струились слезы. Стоя в нескольких футах поодаль и наблюдая за ней, Гарт подошел, взял ее за руку и крепко сжал. Теперь у нее не оставалось иного выбора, как пойти с ним в гостиницу.

— Где она?

Не переставая плакать, Стефани даже не расслышала, что он сказал.

— Что?

— Сабрина. Где она?

Она бросила на него безумный взгляд.

— О чем ты говоришь?

— Ты отлично знаешь, о чем я говорю, черт побери! Господи, Стефани, неужели ты все еще думаешь, что вам удастся снова меня одурачить? — Резко остановившись, он посмотрел ей прямо в глаза, горевшие безумным огнем. Вот Стефани. Настоящая Стефани. Но Сабрина заменяла ему Стефани в течение такого долгого времени, была единственной женщиной, которую он…

Сейчас я не могу об этом думать.

Он направился дальше, чуть ли не волоча Стефани следом за собой.

— Вам обеим удалось сделать так, что все это время считалось, будто тебя нет в живых. Но больше в ваших дурацких шутках я участвовать не намерен.