— Все-таки как же это вышло, уважаемый? Сперва мы в несгораемом шкафу портфель проморгали, а потом вы его нашли в платяном? Просто фокус!
Это был превосходный повод для того, чтобы получить у Андрея Яковлевича необходимые сведения.
— Бывают загадочные кражи, — сказал я после небольшой паузы.
И рассказал, что в Каире есть музей, где хранятся редкие, отделенные от нас тысячами веков предметы быта, орудия труда, произведения искусства и сохраненные в целости мумии фараонов. Несмотря на круглосуточную стражу, на массивные запоры, из витрины был похищен золотой посох фараона Тутанхамона миллионной стоимости. Никаких следов взлома не было найдено, и в конце концов дело о краже в музее сдали в архив. Спустя немного времени один из служителей музея пошел в подсобное помещение…
— Прямо как у меня в мастерской! — прошептал мастер, и по его настороженному взгляду я понял, с какой жадностью он ловит каждое слово.
— …И обнаружил там ящик, — продолжал я. — Когда он открыл крышку, то нашел в нем связку ключей, и они подходили буквально ко всем хранилищам музея. Выяснилось, что директор на случай потери ключей заказал их копии. Тогда поняли, как связка попала в руки злоумышленника и почему он после грабежа не оставил никаких следов…
— Что же это за директор! — воскликнул мастер.
— Ротозей! — поддержал я старика и, желая направить его мысли в нужное мне течение, сказал. — Но как ловко воспользовался вор ключами!
— Я так скажу, — продолжал старик. — Если ты настоящий директор, то золотой посох с утра клади в витрину, а на ночь запирай в несгораемый шкаф.
— Думаете, нельзя открыть шкаф? — спросил я.
— Для этого нужно его взломать! — отозвался Андрей Яковлевич.
Нет, он явно уходил от нужных мне ответов. Я был вынужден пойти по другому пути.
— Для того чтобы открыть несгораемый шкаф, — сказал я, — можно обойтись без взлома.
И рассказал, что в Турции, во время второй мировой войны, в германское посольство к резиденту разведки явился человек и заявил, что может доставлять, по мере их поступления, все секретные документы из английского посольства. Действительно, гитлеровцы в течение года с лишним получали фотографии с самых секретных бумаг. Что же выяснилось? Этот человек служил камердинером у английского посла, по ночам брал у своего хозяина связку ключей, открывал несгораемый шкаф и фотографировал все документы.
— Где же держал английский посол ключи? — задал вопрос Андрей Яковлевич.
— У себя в кабинете на столе, в ящике, на этажерке. Но ведь ночью он спал!
— Это похоже на меня! — вдруг проговорил мастер, прижав руки к груди. — Связка ключей то на столе, то в ящике, а то и вовсе в замке несгораемого шкафа! Я же после сердечного припадка лежу в забытьи, дремлю.
Теперь мысли Золотницкого заработали в нужном мне направлении.
— Я был у вас тридцатого декабря около шести часов вечера. Вспомните, пожалуйста, в этот день вы открывали несгораемый шкаф?
— Нет! Целый день в мастерской была суматоха, принимали мелкий инвентарь. Потом приходили клиенты получать свои инструменты… — И он стал называть их фамилии, говорить, зачем они приходили, кто остался доволен работой, а кто нет, и даже назвал по памяти некоторые уплаченные в тот день суммы денег. — А открыл я несгораемый шкаф, — продолжал он, — когда вы пришли и попросили еще раз посмотреть статью: “Секрет кремонских скрипок”.
— Где находились ключи?
— При вас же вынимал связку из кармана.
— Вы всегда хранили красный портфель в секретном ящике?
— Да!
— А двадцать девятого декабря вы видели, что он там лежит?
— Днем брал портфель, сунул в него грамотку о моей премии, запер, положил в секретный ящик обратно, закрыл дверцу…
— Заперли?
— Запер ли? — переспросил мастер и задумался. (Я молча сидел возле него и наблюдал, как он морщит лоб.) — Так, — начал он. — В подсобку заглянул мой ученик Володя. Да, да! Спросил, правильно ли настроил скрипку, я взял инструмент, проверил. Он пошел работать. А я… Должно быть… — припоминал он с усилием. — Должно быть, защемило сердце…
— Уверены?
— Уверен! — произнес он после некоторого раздумья. — Ребята дали мне лекарство, уложили на диванчик и, как всегда, ушли. А я полежал, полежал да, наверно, заснул.
— Крепко?
— Да! Проснулся оттого, что ключи упали на пол и загремели. Любаша принесла обед, поставила судок на угол столика и нечаянно сбросила связку.
Для меня было ясно, что двадцать девятого декабря Люба застала мастера спящим и увидела ключи в раскрытой дверце секретного ящика. В глаза ей бросился красный портфель, о котором она слыхала от свекра или-от мужа. Люба поставила на столик судок с обедом, вытащила портфель и положила его в черную папку для нот. Заперев ящик и шкаф, вынула ключи, а когда клала их на столик, от волнения уронила на каменный пол и разбудила старика. Но я не хотел, чтобы в душу Андрея Яковлевича запало подозрение, и поэтому спросил:
— До прихода Любови Николаевны никто не мог зайти в мастерскую?
— Нет! За дверью дежурили мои хунхузы.
— А тридцатого декабря их не было?
— Правильно!
— Тридцатого к вам приходил кто-нибудь, кроме тех трех, которых вы называли?
— Никто!
— У вас не было в течение дня спазма сердечных сосудов?
— Нет, нет! Наоборот, уважаемый, чувствовал себя — дай бог каждому!
Не было спазма! Вот вам и причина, из-за которой ни скрипач, ни кинооператор, ни архитектор не могли тридцатого, если даже намеревались, положить взятый Любой портфель обратно в несгораемый шкаф!
— Спасибо, Андрей Яковлевич! Надо кончать беседу, а то доктор будет ворчать!
— Он и так ворчит. Я хочу отдать мой портфель на хранение. Он говорит, чтоб я сдал администрации санатория. А я — верному человеку.
— А где вы храните части “Родины” и остатки дерева?
— Будьте покойны! У человека, которому верю, как самому себе!
Я тепло простился с Андреем Яковлевичем, — он ушел из гостиной, а я задумался: кто же этот верный человек, у которого скрипичный мастер прячет части “Родины”, и как ухитрился их снять на пленку Разумов?
В гостиную заглянул Галкин и спросил:
— Как находите нашего подшефного?
— По-моему, к бою готов!
— А что вы думаете? — засмеялся доктор. — Мой дед говорил: “Если бог захочет, то и старая метла выстрелит!”
— Судя по такому заявлению, я должен считать вас богом!
— Что вы, что вы! — поднял Галкин руки вверх. — Тут роль бога сыграл не я, а мой шеф профессор Кокорев: я лечил по его методу.
Лев Натанович повел меня в гардеробную, предупредив, что Савватеев приехал на своей “Волге” и собирается довезти меня до города. Что ж! Это было мне на руку.
