— А Балда кусачая?
Тут, на мое счастье, вернулась из аптеки Ксюша. Я попрощался с мальчуганом и сказал девушке, чтоб она, если буду нужен, вызвала меня.
Выйдя на улицу, я опустил письмо в почтовый ящик…
Днем я стал звонить по телефону в разные редакции. Я объяснял, что скрипач Михаил Золотницкий уехал на гастроли и хочет узнать, как обстоит дело с его статьей о грунте для скрипки, но, растолковав в письме содержание рукописи, забыл указать, куда он ее сдал. Наконец, я соединился по телефону с редакцией журнала “Советская музыка”. Подошла секретарша, которая заявила, что музыкант сдал статью в редакцию тридцатого декабря прошлого года перед самым концом рабочего дня. Она точно помнит, когда зашел скрипач: как раз собиралась домой украшать елку.
— Я еще спросила его, какое отношение он имеет к лауреату конкурса смычковых инструментов мастеру Золотницкому, — продолжала женщина. — Узнав, что это его отец, посоветовала попросить лауреата также поставить подпись под статьей. Он ответил, что сейчас поедет в мастерскую и уговорит отца. Статью он оставил у нас, а у него была копия.
Я объяснил, что она находится у меня, и я скоро отредактирую и пришлю рукопись.
Значит, скрипач был в редакции около шести часов вечера и, разумеется, не мог быть в мастерской после шести, иначе я видел бы его там. А позднее он был у приятеля, и Люба вызвала его по телефону домой. Если бы он, вернувшись, все-таки поехал в мастерскую, дверь уже была опечатана…
Я подхожу к описанию последних событий моих добровольных поисков. Только теперь я понимаю, как трудно писать правду. Я говорю это потому, что хочу предостеречь тех, кто берется, кажется, за пустяковое дело, а оно оборачивается очень сложной задачей. Нет, не собираюсь читать мораль, а хочу дружески предостеречь. Так случается на улице: задумавшись, начинаешь переходить мостовую, и вдруг кто-то тебя окликает и хватает за рукав: останавливаешься и видишь- еще шаг, и угодил бы под летящую на тебя машину. Безусловно, в следующий раз так же поступишь с находящимся в подобном положении человеком…
На улице мороз рисовал на щеках прохожих пылающие маки. Девушка в белом халате, с плетеной корзинкой в руках, продавала пирожки с повидлом. Негры-студенты окружили ее, покупали горячее лакомство, а потом ели на ходу, посмеиваясь от удовольствия…
В этот день мне второй раз пришлось ехать на дом к машинистке Алле, которую я просил перепечатать выправленную мной статью скрипача.
Алла живет рядом со студией научных фильмов, и я решил зайти и выяснить, в каком положении находится “Кинопортрет А.Я.Золотницкого”.
Когда я вошел в кабинет кинорежиссера, то застал там опять одного беловолосого Белкина, одетого в синий халат и собирающего разные приборы для съемки. Он объяснил, что Роман Осипович сейчас обедает дома со своей скрипачкой, которая уже стала его женой. Говоря это, оператор с такой поспешностью расстегивал свой синий халат, что отлетела пуговица, но, не обращая на это внимания, он снял его… нет, сорвал с себя, скомкал и сунул под чехол, в котором был какой-то прибор.
— Далеко едете?
— Гоняют с одного конца на другой!
— Начинаете новый фильм?
— Нет, добиваем “Кинопортрет”.
— И завтра будете продолжать?
— Завтра в павильоне жена Разумова будет репетировать на своей новой скрипке.
— Стало быть, Роман Осипович все-таки достал инструмент. Хороший?
— Клёвая штука! — проговорил оператор с восхищением.
Он поднял два прибора в чехлах, понес их к выходу, я пошел за ним. У ворот его ждал автомобиль. Белкин поставил вещи в кузов, попрощался со мной и отправился за остальными. Я было пошел пешком, но подумал: не довезет ли меня оператор до станции метро? Вернувшись, спросил девушку-шофера, в какую сторону они едут. Она сказала, что отправляется кратчайшей дорогой в мастерскую Золотницкого. Я удивился: ведь она еще опечатана, а старик в санатории. Девушка объяснила, что приказано заснять флигель, где помещается мастерская.
Я зашагал по направлению к метро, недоумевая, почему Белкин не сказал, куда он едет. Потом вспомнил, с какой быстротой он сорвал с себя синий халат и остался в коричневом комбинезоне. Возможно, халат только выдали, и он примерял его? Да, но почему мое появление заставило его так действовать? Тут что-то не так! И тотчас в памяти всплыло, что он сказал о купленной Разумовым скрипке — “клёвая штука”. А в прошлый раз, подчеркивая напористый характер кинорежиссера, назвал его “молоток”.
И в то же время новая мысль об его синем халате потрясла меня. “Постой, постой!” — воскликнул я и, подняв голову, увидел, что еду в вагоне метро, а пассажиры с удивлением поглядывают на меня, бормочущего что-то себе под нос. Я сошел на следующей станции и отправился в обратную сторону. Снова придя в киностудию, я узнал адрес Разумова и помчался к нему на такси…
Дверь открыла мне очень красивая женщина. Ей было лет сорок, но искусный покрой белого платья и заколотые светло-зеленым гребнем черные волосы делали ее моложе.
— Здравствуйте! — проговорила она слегка нараспев. — Входите, пожалуйста!
Она ввела меня в обставленную полированной мебелью комнату, и я опустился на сверкающий палевым глянцем стул. Сказав, что она жена Разумова и зовут ее Екатериной Се-меновной, моя собеседница удивилась, почему я вздумал писать о Михаиле Золотницком, — есть же музыканты дарови-тей его. Я объяснил, что мое внимание привлек не он, а его отец, но пришлось написать о всей семье. Екатерина Семеновна начала бранить Андрея Яковлевича за то, что он подвел ее, не сделав к обещанному сроку новую скрипку, но добавила, что не было бы счастья, да несчастье помогло: Роман Осипович достал из Государственной коллекции изумительного, премированного на конкурсе “Жаворонка”. Она взяла лежащий на пианино футляр, раскрыла и вынула инструмент. Под ее смычком струны нежно запели “Мелодию” Глюка-Крейслера, и вокруг словно возникло прозрачное озеро, а в нем и над ним плыла янтарная луна…
Когда Екатерина Семеновна кончила играть, сзади меня раздались аплодисменты, я обернулся и увидел Разумова. Екатерина Семеновна ушла готовить чай, а я увлек Романа Осиповича в уголок и, ссылаясь на якобы подготавливаемый новый очерк, попросил рассказать о Белкине.
— Советую о нем ничего не писать, — произнес Разумов с раздражением.
— Почему?
— Белкин — дармоед! Все время шатался без работы. Поступил к нам, — уволили за прогулы. Да что с него спрашивать? Его отец — “жучок” на бегах. Мать — подпольная хиромантка. Чем их сыночек живет, никому не известно. Кто-то из наших видел его в гостинице “Украина” с иностранцами.
— Почему же он работает в вашей группе?
— Потому что мой постоянный оператор Максим Леонтьевич Горохов в отпуску. А за Белкина просила его тетка, заслуженная артистка. Я взял его на месяц, и сам не рад! Ничего толком не сделает, и за ним надо в оба смотреть. Вот сейчас поехал доснимать кадры для “Кинопортрета”, а я приставил к нему моего шофера Марусю Ларионову.
— Вам еще долго придется работать над “Кинопортретом”?
