противоположном конце лагеря. Его ставят на пост только ночью, а днем всю территорию хорошо обозревает пулеметчик над входными воротами.
Азаров предлагает заминировать и эту вышку, но Бурсов не разрешает пока осуществлять его план, надеется придумать менее рискованный способ. Минировать заднюю вышку придется ведь на глазах часовых, стоящих у ворот. Они дежурят по двое: один в проходе, другой вверху, у пулемета.
…Буквально за день до побега в лагерь прибывает агитатор власовской армии — майор Колокольчиков. Здоровенный детина лет сорока. Шварценбах выгоняет всех на аппельплац и собирается выстроить, но власовец небрежно машет. ему рукой.
— Не надо, господин унтер-офицер. Мы поговорим в более непринужденной обстановке. — И, обращаясь к пленным, предлагает: — Давайте-ка сядем тут, прямо на травке. Будет нечто вроде пикника.
Офицеры переминаются с ноги на ногу, не зная, как быть.
— А чего бы и не последовать хорошему совету? — вдруг озорно выкрикивает Азаров. — Садитесь, товарищи! Только вот сюда, поближе к забору, чтобы действительно на травку, а то ведь в центре все вытоптано до плотности цемента. А господину майору я сейчас табуретку принесу.
Азаров торопливо убегает в барак и выносит оттуда табуретку. Все уже сидят на траве, почти у самого забора под задней пулеметной вышкой.
— Прошу вас, господин майор, — опускает Азаров табуретку перед власовцем.
Власовец благодарит его и садится.
— Ну что ж, товарищи, — начинает он свою беседу, — давайте потолкуем по душам. Я вовсе не оговорился, назвав вас товарищами. Это не в большевистском смысле, конечно, а в смысле нашего товарищества по роду оружия. Я ведь тоже сапер. Командую инженерным батальоном у генерала Власова. Рад был бы видеть вас офицерами в моих подразделениях. Меня совершенно не интересует ваше прошлое. От вас требуется обязательное соблюдение лишь двух условий: абсолютной лояльности к германским властям и верной службы генералу Власову.
Уже привыкший к не очень дружелюбному приему в лагерях военнопленных, власовец не видит тут враждебных глаз. Напротив — пленные офицеры смотрят на него с явным любопытством и даже, кажется, доброжелательством. Это ободряет его, и он продолжает:
— Я мог бы, как это делают другие агитаторы, нарисовать вам бедственное положение Советской Армии, но я не буду прибегать к этим дешевым приемам. Я не политик, а солдат и потому считаю своим долгом честно сообщить вам, что обстановка на фронтах временно сложилась не в пользу Германии. Немцам пришлось оставить Орел и Белгород, но зато слишком ломаная линия фронта теперь выровнена и сокращена. А это дает возможность германскому командованию начать планирование нового грандиозного наступления, в котором вы могли бы принять участие. Могу сообщить вам также, что в этом наступлении против большевистской армии будет использована совершенно новая техника.
Замолчав и оглянувшись по сторонам, будто опасаясь, что его может кто-нибудь подслушать, он произносит доверительным шепотом:
— Урановые бомбы! Вы инженерные офицеры и должны знать, что это такое. Это то, в сравнении с чем даже тонны гексогена, тротила и тэна — один лишь жалкий пшик. И это главное, что должно побудить вас принять решение, а вовсе не обещание сытного питания в частях власовской армии, что, кстати, тоже немаловажно. Ну-с, так как?
Все угрюмо молчат. Видимо, сообщение о новом оружии произвело на них впечатление. Никто, однако, не решается первым дать свое согласие.
И вдруг раздается звонкий голос того самого лейтенанта, который так любезно принес власовцу табуретку:
— Эх, была не была! Записывайте меня, господин майор! Но не думайте, что меня урановая бомба испугала, просто надоела бурда, которой нас тут кормят.
— Ну, если Азаров записался, — выкрикивает еще кто-то, — то и меня тогда пишите. Я тоже не из-за хороших харчей решаюсь на это!
Третьим подает голос майор Нефедов. Он встает, подходит к власовцу поближе и степенно произносит:
— Эти молодые люди слишком легкомысленны, ибо, видимо, плохо себе представляют, что такое урановая бомба. А я — то знаю, что это такое! И не сомневаюсь, что ее уже создали такие великие немецкие ученые, как Альберт Эйнштейн и Макс Борн. Я ведь преподавал перед войной физику в одном из наших инженерных училищ и имею некоторое представление о цепной реакции ядер урана. Ну, в общем, для меня именно этим обстоятельством, а не сытной жратвой вопрос окончательно решен. Записывайте и меня в армию господина генерал-лейтенанта Власова.
Вслед за ними записываются еще трое. Очень довольный майор обещает прислать за ними не позже чем через неделю своих уполномоченных и уезжает, обменявшись рукопожатием с завербованными.
А вечером на нарах Бурсов спрашивает Нефедова:
— Не переборщили ли мы? Сразу столько записалось?
— Не думаю, — отвечает Нефедов. — Зато это должно успокоить наше лагерное начальство. Раз столько людей в армию Власова записалось — им трудно будет допустить даже мысль, что готовится коллективный побег.
— А насчет Эйнштейна и Борна, бежавших из Германии в Америку, вы ехидно сказали, — усмехается Бурсов. — Я, правда, боялся, что он знает об их бегстве и поймет вашу издевку.
— Знать-то эта скотина, может быть, и знает, но совершенно уверен, конечно, что мы этого не знаем.
Они негромко посмеиваются, потом Бурсов спрашивает;
— А Азаров вам ничего не докладывал?
— Нет, а что?
— Он действительно молодец! Пока мы этого власовца дурачили — подложил под стойки тыловой пулеметной вышки взрывчатку. Там высокая трава, к тому же он ножом подрезал землю и сунул заряд под дерн.
— А каким же способом мы его взорвем?
— При помощи упрощенного взрывателя. К чеке его уже подвязана бечевка. Азаров ее в траве замаскировал, оттянув от забора метров на пять. Как только стемнеет, он подтянет ее к самому бараку.
На утренней поверке присутствует сегодня сам комендант — капитан Фогт.
— Я есть очен рад за вас, господа, — торжественно произносит он перед их идеально выровненным строем. — Господин Колокольчиков все мне рассказал. Конечно, мне вас жалко отпускайт. Вы короший специалисты. Особенно мне жалостно расставайтся с господином Азаровым. Он есть очен храбрый человейк и короший старшина. Я такой больше не найти. И это есть мой очен большой печаль. А теперь все дружно на работа!
— Надо, пожалуй, сделать ему подарок, — шепчет Бурсов Огинскому по дороге к минной мастерской, — у него ведь сегодня день рождения.
— Что вы имеете в виду под подарком?
— Порадуем его взрывом сразу десяти мин. Это окончательно успокоит его за свою судьбу и вдохновит на лишний тост во время вечернего пиршества.
Вот и вечер четырнадцатого августа сорок третьего года. Старшина лагеря Азаров, как обычно, проводит вечернюю поверку в присутствии Шварценбаха. Для всех она, однако, полна особого значения. Это ведь их последняя поверка в спецлагере гауптштурмфюрера Фогта. Удастся побег или не удастся, но выстраиваться тут больше не придется — отступить от своего замысла они уже не могут. Часовые механизмы взрывателей замедленного действия, замурованные лейтенантом Азаровым, уже отсчитывают последние сто восемьдесят минут до того, как сработает боевая пружина и пошлет ударник в капсюль-
