— Потому что Тони очень не любит, когда к нему относятся неуважительно. Его головорезы — специалисты по пыткам и издевательствам. Они уже многих искалечили, я сама знаю по крайней мере одного, которого они кастрировали. Мики от одной мысли об этом бросает в жар, и он становится как полоумный. Тони еще — хотя я не могу этого доказать — поставляет Мики кокаин.
Следующие шесть месяцев Элли постоянно ждала какой-нибудь неприятности. Приближалось ее совершеннолетие, которое она должна была отмечать в этой новой жизни. Да, она стала грубее, перестала доверять всем и каждому, и ее бывшая наивность теперь «была осуждена на одиночное заключение». И еще: она была более чем уверена, что зарабатывала для Мики ничуть не меньше, чем Паола, у которой уже была постоянная клиентура. Ее заработки были порой даже больше, чем у Паолы, и всегда больше, чем у Синди и Морин, вместе взятых. Он поставил ее работать на Парк-лейн, где ее красота сослужила ей неплохую услугу. Все зависело от Мики, который часто выходил из себя, потому что в последнее время его пристрастие к кокаину стало стоить слишком дорого и он уже не мог позволять себе жить так, как ему хотелось. В результате он задолжал Тони огромную сумму.
Как-то она спросила Паолу, почему Тони пришел к ним, ведь у него наверняка есть много желающих.
— Сейчас у него появился интерес к другим вещам, — пояснила Паола. — Те, кто видел, говорят, что это уже слишком, но нам надо молчать. Единственное, что я знаю, так это то, что на этом он делает большие, очень большие деньги.
— Еще больше, чем на порнографии?
— По слухам, да. — Паола пожала плечами. — Он снимает сцены сексуальных извращений с детьми. Я постоянно думаю о моей Черил. Я разорву на части любого, кто прикоснется к ней хоть пальцем. Меня начинает колотить, когда я думаю о сексе с детьми.
Элли встречалась с Тони Панаколисом еще несколько раз, и всякий раз он смотрел на нее так, что ее воротило от этого похотливого, липкого взгляда. Он так и не повторил своего предложения, потому что знал, какой получит на него ответ.
— …Ну и что ты собираешься делать?
Элли вернулась к действительности, уловив обрывок вопроса Морин.
— Ты же ничего больше не умеешь, кроме того, чему мы тебя научили. — Морин хихикнула.
«Что-нибудь придумаю», — написала Элли.
После того как Морин ушла, она лежала и думала о ней, чувствуя, что глубоко тронута заботой и вниманием девушки. Несмотря на то, что у них не было ничего общего, Морин решила проделать длинный путь до больницы, расположенной на южном берегу реки, чтобы успокоить ее и рассказать приятные новости об ублюдке, из-за которого Элли сюда попала. Да, Морин всегда была доброй душой.
Элли вновь стала мечтать о том, что начнет новую жизнь, что все теперь будет иначе. Ей вспомнилась недавно приходившая проведать ее леди, которая наверняка действовала по подсказке кого- нибудь из медперсонала больницы. Она работала в сфере трудоустройства и предложила Элли место в приюте для бездомных. Жить она будет на государственном обеспечении, пока ей не помогут найти работу. Максимум — шесть месяцев, потому что работа есть всегда. «Там очень много молодых девушек, — рассказывала ей женщина, — тебе подыщут соответствующее жилье. Ну как, тебе нравится?»
— Еще бы!
— Тогда я посмотрю, чем смогу тебе помочь. Приют частично находится на муниципальном содержании, а частично — на средства Лондонской епархии. Он оказывает практическую помощь девушкам, оказавшимся в твоем положении.
Она не добавила, что положение Элли заключалось в ее прошлом, однако Элли ничего не собиралась скрывать и не питала никаких иллюзий по поводу того, что об этом думают окружающие. Скорей всего все это стало известно от полиции, ведь ее до этого дважды предупреждали.
— Думаю, вам там понравится. Конечно, существуют определенные правила и порядки. Вы не сможете выйти оттуда тогда, когда вам этого захочется, и пойти туда, куда вам захочется. Там установлен контроль…
— Я понимаю. И все равно я бы хотела туда попасть.
— Превосходно. — Леди явно была довольна. Как-никак еще одна спасенная душа.
Несмотря ни на что, Элли была довольна, теперь ей было куда пойти, тогда как раньше, кроме улицы, ей ничего не светило. А что касается правил… то она сама могла бы рассказать этой чопорной леди, что это означает. У ее отца их было больше, чем в армии…
Так или иначе, теперь она уже не будет зависеть от прихоти мужчин. Она убежала из дому не для того, чтобы, очутившись в когтях Мики Шафнесси, провести там всю свою жизнь. Больше она на это не пойдет. Хватит с нее приказов, хватит подчинения. С этого момента она никому не принадлежит и ни от кого, кроме себя, не зависит.
«На этот раз я найду себе спокойную работу, и все, что я буду зарабатывать, будет принадлежать мне, и только мне, — думала Элли. — Я стану экономить, потому что теперь это наконец будет возможно. Я заведу свой уютный уголок, свою комнатушку или даже, может быть, квартиру, которую не надо будет ни с кем делить. Я стану заботиться о себе самой, и свою дверь смогу открывать и закрывать только я. — Чувство радости переполняло ее и затягивало старые душевные раны. — Я хорошо усвоила урок. Теперь я знаю, что делать. Один раз — это просто невезение, второй — неудача, но третий раз означал бы, что я действительно заслужила все то, что со мной случилось. Только я не такая дура и ни за что не допущу этого третьего раза! Теперь я уже не та невинная доверчивая девочка, которую подобрала на улице такая по- матерински заботливая Лил. Она была главной виновницей происшедшего. Встретив меня на вокзале Виктория, она приложила совсем чуть-чуть усилий, и я сама прыгнула в ее объятия. Дженни преподнесла мне прекрасный урок. Она оказала просто неоценимую услугу, а я так и не вняла ее предупреждению. Но в будущем я его обязательно учту. Никто никогда не использует меня в своих целях…»
5
Встретив своего отца в Паддингтоне, Лиз была потрясена происшедшей с ним переменой. Он неожиданно превратился в старика. В ее представлении отец всегда выглядел как профессиональный военный: подтянутый, аккуратно подстриженный, с ярко начищенными пуговицами, слепившими глаза, со скрипящей портупеей и сияющими, как зеркало, сапогами, с ухоженными и безупречно подстриженными усами. Сейчас перед ней стоял ссутулившийся старик, с нестрижеными, неаккуратными усами, который к тому же тяжело опирался на палку.
— Привет, папа. — Лиз, подойдя к нему, поцеловала в щеку.
— А, это ты… привет… уже не так хорошо вижу… Пора менять эти чертовы стекляшки. А я ведь не так плохо себя чувствую, намного лучше, чем Мерсер.
«Неудивительно, что он так выглядит, — с болью подумала Лиз. — Ему все-таки уже семьдесят восемь, а Мерсер всего на два года моложе. Они оба уже давным-давно старики».
— Давай свой чемодан, — предложила она. — Я кое-как умудрилась припарковаться, но здесь ходят контролеры, поэтому давай побыстрее уедем.
Отец еле плелся за ней, шаркая ногами. Потребовалось несколько минут, чтобы залезть в машину, и, когда он уже оказался там, Элизабет с облегчением вздохнула и помчалась в центр города.
Он очень обрадовался, когда она принесла ему виски. Выпив, он как бы засветился изнутри и сразу же пустился в длинный обвинительный монолог по поводу железных дорог в Великобритании и неудобств вагонов первого класса. Он выпил еще и только после этого поднялся наверх, чтобы принять ванну и переодеться. Дочь дала ему возможность отмокнуть в ванне в течение четверти часа, а потом принесла наверх еще порцию виски.
— Да, вот это обслуживание! — поблагодарил он. — Мерсер никогда не позволяет мне выпивать больше двух порций. Говорит, что это слишком дорого.
— Только по торжественному случаю, папа, — улыбнулась Лиз. — Мы слишком долго не виделись.
