Тревельян остался в комнате; не веря собственным глазам, безутешный, он все разглядывал фиалки.
Скоро явился старший конюх с ватагой крепких молодцов. По рукам побежали кожаные ведра с водой, которую выплескивали в недра коридора.
Но пламя уже охватило бархатные драпировки и высохшее за века дерево. Тревельяну доложили, что горит все восточное крыло замка. Известие это он воспринял спокойно, словно и не заметил. Убедившись, что борьба с огнем идет успешно, Ниалл взял букетик и отправился в башню.
Там-то его, наконец, и отыскала Равенна. Ниалл сидел в своем кожаном кресле.
– Я так волновалась, – прошептала она, прижимаясь щекой к его колену. Прикосновение к ноге Ниалла немедленно утешило душу Равенны – ведь он был жив и здоров. – Я хотела предупредить, но не нашла тебя…
Она поглядела на Тревельяна и вдруг осознала, что он никак не отреагировал на ее прикосновение. Она поежилась от внезапного холода.
– Что вы делаете здесь, в башне, милорд, когда замок горит?
Страх и тревога наполняли глаза Равенны. Ниалл поглядел на нее и, не говоря ни слова, поднял смятый букетик фиалок.
– Лорд Куинн нашел их в коридоре. Он сказал, что видел, как ты обнималась с Маккумхалом возле кладбища за несколько минут до начала пожара. Это правда?
– Не надо ловить Малахию, умоляю…
– Так это правда? – взревел Ниалл.
– Да, – выдохнула она, – но я не собиралась встречаться с ним. Просто он застал меня там и захотел предупредить о поджоге. Я думаю, что он хотел предупредить и тебя.
– Куинн всем рассказал, что тебя видели с Маккумхалом. Теперь люди думают, что это ты подожгла замок… во всяком случае, помогала тем, кто сделал это.
Равенна взяла букетик из его руки.
– Я не имею никакого отношения к поджогу. Я вернулась предупредить о нем.
– Меня предупредила леди Кэтлин, а не ты.
– Но я даже близко не подходила к коридору для слуг. Фиалки упали с моего платья, когда… – Равенна прикусила губу. Мука исказила ее лицо.
– Значит, букетик в проход подбросил Малахия, – негромко сказал Ниалл. – Он хотел, чтобы я знал, что ты была с ним. Это было его послание мне.
– Наша встреча ничего не значила, – прошептала она.
– О да, конечно, – Ниалл не мог скрыть горечь, раздиравшую его сердце. – Он оказался рядом только для того, чтобы отколоть букетик с твоей груди.
Глаза Равенны затуманились. Она не делала ничего плохого, но как объяснить это, чтобы еще сильнее не скомпрометировать себя.
– Ты пыталась сбежать от меня, когда встретилась с ним, правда? Тебе не терпелось покинуть мой дом. И ты сбежала только ради того, чтобы встретиться с ним?
Она не нашлась, что ответить, и своим молчанием только подтверждала его слова.
Запустив руку в волосы Равенны, Ниалл мягко привлек ее к себе.
– Я – магистрат. Куинн и прочие из Верхов, мои гости, требуют наказания. Они обвиняют тебя.
– Но ты же не веришь их обвинениям. Конечно же нет, – сказала она, ощущая, как слезы наполняют глаза.
– Я люблю тебя. Проклятье мое в том, что я люблю тебя.
Она жалась к нему, уткнувшись мокрым лицом в атласный жилет.
– Я никогда не стала бы причинять тебе боль. Неужели я еще не доказала этого? Я же хотела предупредить тебя…
– Твое предупреждение запоздало. Она поглядела на Ниалла не пряча слез.
– Но я пыталась найти тебя. А замок такой большой, я просто не успела.
– Ты дождалась удобной возможности, чтобы сбежать от меня.
– Не смотри на меня так, – воскликнула Равенна, не в силах переносить этот взгляд, терзавший ее обвинением. – Я не сделала ничего плохого. Я вернулась, чтобы предупредить тебя.
– Ты вернулась, чтобы спасти собственную шкуру. Ты не хочешь оказаться на виселице вместе с бунтовщиками.
– Нет, я вернулась, потому что…
– Ты мечтала отомстить мне за все, что было с тобой все эти недели.
– Тебе известно, что я не имела никакого отношения к бесчинствам…
– Вспомни записку, которая отправила Симуса в могилу; вспомни твоего старого приятеля Шона О'Молли, который хотел заманить меня в Хенси. – Казалось, Ниалл сам борется со слезами. Наконец хриплым шепотом он выдохнул: – Всякий раз, стоит мне отвернуться, я обнаруживаю тебя в этой грязи. А я-то уже начинал опасаться этого адского гейса, когда мне следовало бояться тебя. Тебя и своего проклятого сердца, которое ты украла.
– Но гейса действительно нужно бояться, – проговорила она, взяв Ниалла за руку, – он существует. Разве ты этого не видишь? Он действует. Я наконец поверила в это. Теперь все изменится к лучшему.
– Почему? – спросил он.
– Потому что я… – Утерев щеки, она поглядела на Тревельяна, набираясь храбрости, чтобы вручить ему и душу и сердце. – Потому что я люблю тебя, – прошептала она, удивляясь буре чувств, разразившейся на его лице. – Разве ты не видишь этого? Наконец я поняла, что люблю тебя.
Гнев на лице Ниалла сменился, пожалуй, ожесточенным согласием. Взяв ее лицо в ладони, он вгляделся в ее глаза, словно палач, решающий судьбу исповедницы. Шли минуты, усугубляя муку ожидания с каждой секундой.
Ниалл прошептал:
– Как это вовремя.
– Нет, – простонала она, не имея сил согласиться с тем, о чем он подумал. Но прежде чем Равенна успела что-нибудь возразить, он поцеловал ее. Равенна попыталась освободиться, защитить себя, но Ниалл не отпускал ее. Каждый новый миг сопротивления делал поцелуй более глубоким, требовательным… обвиняющим, и у нее уже не хватало силы сопротивляться.
– Милая лживая сучка, – шепнул Тревельян голосом, полным горя и гнева.
Ослабевшая от слабости и желания, Равенна прижалась к Ниаллу, так и не сумев найти слова, способные оправдать ее. Впрочем, покорность обернулась против нее. Поцелуй сделался карающим, едва ли не заставлявшим ее признать все, что Ниалл думал о ней, и она так и не смогла сопротивляться. Ей оставалось только сдержать слезы и отдать свое тело этим слишком умелым рукам.
– Поверь мне, прошу тебя, поверь мне, – жалобно стонала Равенна, когда его губы отрывались от ее рта. Он расстегнул крючки на ее корсаже, и она застонала. Каждый поцелуй, каждая пылкая ласка говорили ей, что она пропала. Да, она любит его. И даже в гневе хочет одного – быть рядом с ним. Сердце Равенны переполнялось желанием отдать ему всю свою любовь и тяготилось обрушившимся на нее обвинением. Ниалл был уверен в том, что она – враг ему. Ей было мучительно отдаваться ему. Однако Равенна знала – этого не миновать. Чтобы доказать свою невиновность, ей следовало убедить Ниалла в своей любви.
Глаза его осуждали, руки соблазняли, и тело ее сдалось.
Любовь его в этот раз была свирепой и бурной – как белогривые валы, разбивающиеся о Соленые скалы. Ниалл обращался с ней немногим лучше, чем со шлюхой. Обнажив обе груди, он бесстыдно мял их руками, а она глядела на него блестящими, полными слез глазами. Ну, а когда, наконец, оставшись нагой, она оказалась под ним на постели, сердце Равенны было разбито грубостью Ниалла, но душа парила, восхищенная соединением тел.
Она любила его и с каждым движением внутри себя кричала ему о своей любви, пока, наконец, стенанием он не прикрыл своим ртом ее губы. Словно не желая более слышать ложь.
Часть IV
Горькие шесть недель
Апрель царит в лице моей невесты,
