Отец Нолан помог ему.
– Таких неприятностей у вас, кажется, еще не было, сын мой?
– Хозяин… хозяин сам не свой. Помогите ему, отец. Мы не знаем, что делать, – вздохнул Гривс.
Взгляд священника обратился к закрытой двери библиотеки.
– Он запил?
– Нет. Ему ничто не интересно. Он все сидит, думает и расспрашивает о… ней.
Они остановились перед резными дверями. Гривсу явно не хотелось оставлять священника наедине с Тревельяном.
Отец Нолан с усталой улыбкой опустил руку на плечо дворецкого.
– Мне приходилось иметь дело и с более свирепыми львами. Надеюсь, у вас потом найдется для меня бокал шерри. – Ну, что ж, к делу, – сказал отец Нолан.
Гривс открыл перед священником двери. Изнутри донесся полустон, полухрип. И Гривс убежал с такой поспешностью, будто решил лично отправиться за шерри.
Отцу Нолану еще не приходилось видеть человека настолько изменившегося за короткий промежуток времени. Таким Тревельяна он еще не видел. Ниалл сидел в кресле, уставившись на огонь. Он был совершенно подавлен. Небритые щеки, пылающие гневом глаза, мятая одежда, испачканные глиной сапоги…
– Я пришел с плохими новостями, милорд, – нерешительно начал священник. – Боюсь, они не послужат бальзамом для вашей измученной души.
– Что же еще могло случиться плохого. – Слова прозвучали негромко и монотонно, утверждением, а не вопросом. Тревельян даже не отвел взгляд от камина.
Успокоив усталые кости в соседнем кресле, священник положил терновую палку себе на колени.
– Я слышал, что за последние дни Равенна очень похудела. Вы были жестоки с ней. Вам ведь известно, что она не имеет отношения к поджогу.
Тревельян молчал.
– Так почему же, сын мой, – мягко спросил отец Нолан, – вы по-прежнему держите ее в темнице?
Тревельян, словно в предсмертной муке, запустил пальцы в волосы.
– Если я освобожу ее, то навсегда потеряю. Она ведь уже убегала от меня в вечер бала.
– Но вы обращаетесь с ней как с заключенной. Уже три дня вы держите ее в подземелье. Вам, конечно, известно…
– Да, да! Черт бы вас побрал! – Ниалл пронзил священника яростным взглядом. – Шон О'Молли сказал мне об этом. Она не имеет никакого отношения к поджогу. Я это знаю. И всегда знал.
– Так почему же вы заперли ее?
– Потому что я хочу ее… Она должна была принадлежать мне. – Голос его понизился до шепота. – И еще потому, что я люблю ее.
– Если вы любите Равенну, то отпустите ее.
– Вы рехнулись? – Тревельян поднялся и замер, уперевшись руками в каминную доску. – Или это не вы рассказали мне о гейсе? Глупо это или нет, но вы оказались правы. Я дал ей все, что смог, а она бросила все мои дары прямо мне в лицо. Я погиб. Моя жизнь, это графство – все пропало из-за того, что я не сумел завоевать ее любовь. Но она принадлежит мне. Она моя, и я не отпущу ее.
– Тогда о чем же вы скорбите в своей библиотеке? О своей судьбе и о графстве Лир?
Отцу Нолану суждено было до конца дней своих помнить этот взгляд Тревельяна.
Ниалл отвернулся от старика и полным отчаяния голосом проговорил:
– После признания О'Молли я спустился к ней… – Ниалл умолк, слова с трудом давались ему. – Она дала мне пощечину, а потом заплакала и сказала, что в сердце своем у нее нет для меня ничего, кроме ненависти. Мне нужно было сразу отпустить ее. Я понял, что продолжать битву бессмысленно. Но я не мог этого сделать. Не мог. Я люблю ее и нуждаюсь в ней. И я бы предпочел, чтобы Равенна пронзила мое сердце ножом, чем видеть, как она убегает от меня… навсегда.
– Сын мой, сын мой, – пробормотал священник, сердце которого разрывалось от сострадания к мучениям Тревельяна.
– Я не в силах выпустить ее. Не просите меня. – Ниалл подошел к окну. Отец Нолан поежился, когда Тревельян отодвинул в сторону кружевные шторы, чтобы увидеть желтые погибшие поля, казалось, издевавшиеся над ним.
– Милорд, – начал негромко священник, – гейс уже нельзя выполнить. Все кончено. Нам остается только смириться. Своими деньгами вы способны помочь обнищавшей стране, но ничто не пробудит любви в сердце Равенны. Отпустите ее, сын мой. Вы зашли чересчур далеко. Ну, а заточение только еще более ожесточит ее против вас.
– И не просите, – огрызнулся Ниалл.
– Я вынужден просить об этом. Гранья больна, долго она не протянет. Если Равенна уже сейчас презирает вас, представьте, как возрастет ее ненависть, когда ей скажут, что вы не позволили ей присутствовать у смертного одра бабушки.
У Ниалла уже не оставалось сил – ни на поля, которые словно осуждали ее, ни на девушку, чья ненависть терзала его душу. Окинув землю долгим прощальным взглядом, он ударил кулаком по оконному стеклу, словно этим можно было стереть открывавшийся за ними вид.
– Не просите меня, отец мой. Кроме нее у меня теперь ничего не осталось, – прохрипел он, не обращая внимания на кровь, выступившую из порезов.
– Я бы не просил, если бы это не было так важно. Гранья умирает и зовет Равенну. Вам придется отпустить ее, милорд, даже если это разобьет ваше сердце и погубит душу. Гейс победил. Война проиграна. Пусть она уйдет.
Тревельян скрестил руки на груди, оставив красное кровяное пятно против сердца. Глаза его потемнели, плечи поникли.
– Она ничего не ест, отец мой. Ей носят пищу, но Равенна отсылает ее назад, даже не прикоснувшись, – слова его выдавали страшную муку.
Священник понимал, что как ни тяжело, придется это сказать Ниаллу.
– Сын мой, разве абсурдность происходящего не ясна вам? Если вы можете удержать свою любимую возле себя, только бросив ее за решетку, значит, действительно все пропало. Сдавайтесь, Ниалл, у вас нет другого выхода.
– Я не хочу, чтобы она худела и горевала, – не замечая крови, Ниалл провел ладонью по волосам. – Я хочу только ее любви.
– Отпустите ее ради спасения собственной души.
– Нет, – отвечал Ниалл, в глазах которого блестели застывшие непролитые слезы. – Ничто не спасет теперь мою душу. Ничто.
– Покайтесь, Ниалл. Спуститесь в темницу и расскажите узнице о своей гордыне и жадности. – Голос священника превратился в полный почтения шепот. – Расскажите ей, как вы пытались подчиняться лишь рассудку, но в конце концов пришлось покориться сердцу…
Тревельян уронил голову на окровавленные ладони. Отец Нолан не видел, плакал ли он.
– Гранья ждет свою внучку, милорд, – священник поднялся, лицо его выражало страданье. – Я передам ей, что Равенна скоро придет.
Тут появился Гривс, неся на подносе бокал с шерри. Священник кивнул ему, давая знак проводить его, но прежде чем выйти, отец Нолан вновь повернулся к Тревельяну.
– Вижу, что небесные врата еще не закрыты для вас, милорд, – прошептал он. – И не забывайте об этом, пока будете говорить с ней.
Ниалл ничего не ответил.
Свет фонаря за решетчатой дверью пробудил Равенну из неглубокого сна. Ей снились бесы, любовь и предательство. Равенна с облегчением открыла глаза.
Перед девушкой возникла темная фигура. Когда она вступила в круг света, Равенна попыталась скрыть слезы, душившие ее, но не сумела. Это был Тревельян.
– Пришел поразвлечься, посмотреть на меня за решеткой? – Она отвернулась, даже не пытаясь скрыть презрения, и услышала ржавый скрежет ключа в замке.
