Серое в морщинках море стояло внизу неподвижно.
Подняться выше облаков перегруженному (в бомбоотсеке подвешен был американский вездеход «Виллис») самолету не удалось, идти в облаках было невыносимо – покрывались льдом крылья, – под облаками ждала нас все та же болтанка. Эх, далеко было фрейлейн Рейч до Чкалова, хоть и избрал ее сам фюрер своим личным пилотом.
– Судите сами, Николас, какое значение придает нашей миссии Ади, – сказал Зеботтендорф, представляя нас друг другу.
Еще одна знаменитая немка, обреченно подумал я, отпуская какой-то пошлый комплимент насчет валькирий.
Я сидел в кресле, обитом синим бархатом, и с удовольствием смотрел, как мучается барон. Он зеленел, беспокойно ерзал, сосал лимон, бегал в гальюн – короче, вел себя так, как положено вести себя нормальному пассажиру, подверженному морской болезни. Потом у гальюна стала возникать маленькая очередь из второго пилота и бортмеханика. В последнюю очередь к ним присоединились молодые эсэсовцы в форменках «Люфтганзы». Они украдкой прикладывались к рому «Зольдаттенмильх», надеясь, что это их спасет…
Я прошел в кабину. Ханна, ставшая от злости еще красивее, всматривалась в штормовой горизонт. Тучи то и дело вспыхивали, разряжаясь молниями. Синяя завеса дождя висела слева.
– Пассажир, в салон! – рявкнула она, перекрывая шум моторов.
Я пробрался к креслу второго пилота и нагло уселся.
– Вам может понадобиться помощь! – проорал я в ответ. – Я последний, оставшийся в строю!
– Где Хайнц?
– Вот этот? – я ткнул пальцем в кресло под собой. – Лежит в проходе!
– Этого не может быть!
– Может!
Наука умеет много гитик, добавил я про себя.
Валькирия разразилась длиннейшим проклятием, где поминались черт, собака, родители второго пилота, английские свиньи, католики, петухи и плохая погода. Я согласно покивал и добавил от себя очень приблизительную кальку малого шлюпочного загиба.
– Сидите, черт с вами! – смягчилась она.
Общий язык мы нашли довольно быстро, и это нисколько не сказалось на качестве пилотирования, потому что автопилот «Зиг» может заменить живого летчика, а вот женщину заменить ничто не может…
Пока Ханна приводила себя в порядок, я мрачно смотрел вниз и чувствовал, как страх высоты возвращается на свое привычное место. Хотя нет, это не было страхом высоты. Не высоты я боялся – боялся ступить на Святую Землю с такой миссией и с таким спутником… Как-то слишком притерпелся я к этим чудовищам, коих следовало бы георгиевскому кавалеру передушить голыми руками, а там – будь что будет… Терпи, наставлял меня инок Софроний, ты все должен вытерпеть…
ГЛАВА 17
Такие дела.
– Дамы и господа, наш самолет осуществил посадку в аэропорту Пулково города-героя Санкт- Петербурга. Температура воздуха в аэропорту плюс семь градусов. Просим не покидать своих мест до полной остановки самолета. К выходу мы вас пригласим.
Движущийся тротуар, ведущий в здание аэровокзала, работал – было ясно, что очередной период разрухи в России близится к концу.
До открытия памятника оставалось сорок пять минут.
– Что этот памятник всем так дался, – сказал таксист. – С саратовского рейса туда каких-то психов отвез, так один врал, что он писатель Лев Гурский… Как будто я не знаю, что Лев Гурский в Америке живет! Хрен ли бы он в Саратове делал? Самозванцев развелось… Один старичок в нашем доме до того обнаглел, что себя за царя Александра Первого выдает. Могила-то в Петропавловском – пустая! Я ему толкую – Федор Кузьмич, опомнись! А место для статуи австрийцы купили. Собчак уже весь Питер продал финнам. Граница, говорят, будет у Поповки.
– А Поповка отойдет к финнам или за Россией останется? – спросил Николай Степанович.
– Вот вы с похмелья смеетесь, – укоризненно сказал водитель, – а пророчество старца сбывается.
– Какого старца?
– А такого, который сказал: Петербургу быть пусту. Финны всех выселят с компенсацией в две тысячи ихних марок, а по каналам будут интуристов на гондонах возить. Извините, мадам, только это лодки такие. Их уже фабрика «Красный Октябрь» вместо пианин делать начала…
– Что хотят – то и творят! – сочувственно воскликнул Николай Степанович.
– А памятников новых я бы не ставил, – сказал водитель. – Я бы Ильичам бошки поотламывал и на болтах бы новые прицепил.
– В Древнем Риме так и делали, – сказала Светлана.
– Понимали люди, – сказал водитель. – Берегли народную копейку. Это вы там, в Москве своей…
– А что – в Москве? – возразил Николай Степанович. – В Москве как в Москве.
– Жизни вы там не знаете, – сказал таксист презрительно. – Соки сосете из России.
– Я вообще-то из Кронштадта, – сказал Николай Степанович.
