Посмотри в глаза чудовищ

– Отто, – позвал я.

Он слабо махнул рукой – иди, мол.

Я подошел к Марлен. Она зарумянилась; глаза бегали под веками. Дыхание стало чистым и глубоким. Я потрогал ее лоб, вытер лицо салфеткой. Мне показалось, что она ощутила прикосновение.

– Говоришь, к столу? Пойдем к столу…

Картофельный самогон тяжело рухнул в желудок. Сразу зазвенело в ушах.

О'Лири с грустью смотрел на кружку.

– И выпить бы надо, – сказал он, – и боюсь, что разморит. Мой черед лейтенанта менять.

– Не разморит, – сказал я. – Здесь слишком чистый воздух.

– Я сменю лейтенанта, – сказал Чарли. – Я вообще не пью.

Танкист Дуглас выпил свою порцию залпом, прислушался к ощущению, моментально втянул ломоть окорока величиной в две ладони, потом сказал:

– Я понял, чего нам не хватает. Должно быть, настала пора старому негру немного покухарничать, сэр. Разрешите?

– Действуйте, рядовой. Только не надо бросать в котел незнакомые травы. Мало ли чего он тут насушил…

Марлен пила бульон, не просыпаясь. А снилось ей, что я ее камеристка и что она опаздывает на свидание с Кларком Гейблом. Мне досталось как за собственную нерасторопность, так и за скверно составленное расписание миссисипских пароходов…

Я укутал Марлен и перешел к Отто. Приподнял ему голову и поднес к губам чашку с бульоном. Отто сделал несколько глотков, передохнул, потом разом допил остаток. Он уже не походил на человека, пребывающего в тонком мире. А глоток самогона окончательно вернул его к живым.

Он смотрел на меня, щурясь и морща нос. Такое выражение бывает у людей, проснувшихся от яркого света, упавшего на лицо.

– Это опять вы, – хмыкнул он.

– Да, Отто. И если вы хотели удрать…

– От вас? С какой стати? Удирают обычно от собственного начальства.

– Ну, это у вас получилось отменно. Зеботтендорф был искренне огорчен.

– Еще бы. У него на меня особые виды. Он ведь понимал, что я рано или поздно выйду на Грааль.

– И что? Вышли? – спросил я как можно небрежнее.

– Вестимо, – сказал он по-русски, и я не сразу его понял.

Грааль…

– И… что? – задал я глупый вопрос.

Его лицо разом переменилось. На миг мне показалось, что Отто постарел лет на пятьсот. Чем-то он стал неуловимо похож то ли на царя Ашоку, то ли на моих мадагаскарских учителей…

– Об этом не стоит говорить, – сказал он мягко, но непреклонно. – Грааль – это совсем не то, что о нем думают. Мне пришлось… – он замолчал и уставился в потолок.

– Отто…

– Нет, ничего. Я уже в порядке. Это сначала было… тяжело. Но потом, когда все стало ясно… Согласитесь, Николас, это очень жутко, когда все становится ясно. Какое-то время смотришь на мир снаружи, как на аквариум.

– Скорее уж серпентарий, – сказал я.

– Пожалуй, все-таки аквариум, – возразил Отто. – Этакая трехмерность… и медлительность. Человек вытягивается в не очень длинную очередь собственных отражений, и первым в этой очереди стоит младенец, а у кассы ждет расчета мертвец…

– И отчего же вы не подарили свое открытие фатерлянду?

– Я его и папе римскому не доверил бы… – судорожно выдохнул Отто, внезапно ощерясь. – Может быть, я чего-то не понимаю в резонах Провидения, но это не для людей. Пережить такое унижение не смогла бы и амеба…

– Вы уничтожили его? – спросил я.

– Боюсь, что это невозможно, – сказал Ран. – Но я замуровал его так надежно, что лишь падение очередной Луны способно высвободить… – он криво усмехнулся. – Это не кровь Христова, Николас. Нам врали. Или сами не понимали ни хрена. А мы это чувствовали. Многие искали Грааль, и каждый надеялся, что отыщет его кто-нибудь другой…

– Отто, – сказал я, задумавшись. – Может быть, вы нашли нечто иное?

– Хотел бы я в это верить… – вздохнул Ран. – Увы, Николас, все сходится. Главное – я ведь обрел все обетованное. В том числе и ответы на любые вопросы… Грааль – это соблазн для самых праведных. Думаете, об избавлении от какой чаши он молил в Гефсиманском саду?

ОТТО РАН БАЛЛАДА О ПЕПЛЕ (1944 – 1945 гг.)