Мисс Кинзи кивнула, а секретарь продолжал:
— Так вот. Теперь пошлем телеграммы Каниффу, Туей и Барнсу. Вы когда-нибудь бывали в Нью- Йорке, мисс Кинзи? Ничего, еще съездите… Готовы?
— В Нью-Йорке я не была, но знаю, что это такое, — ответила мисс Кинзи, тряхнув прической.
— Простите… Значит, так: мы дали знать в Бостон и Олбани. Прибытие в девять пять в среду. Итак, кажется, все.
— Великолепно, — сказала мисс Кинзи, восхищенно глядя на него. Такого мужчину она понимала и ценила.
— Да, неплохо, — скромно признался Милсом. — Другой бы на моем месте часов тридцать порастерял да еще неделю потратил, чтобы разработать маршрут.
— Что верно, то верно, — сказала она, приходя в себя. — Но все-таки о мальчике вы позабыли. Не дать ли и ему телеграмму тоже?
— Я спрошу.
Когда он вернулся с телеграммой для Гарви, в которой отец просил встретить его в Бостоне в определенное время, он увидел, что мисс Кинзи заливается от смеха, склонившись над машинкой. Милсом тоже засмеялся, потому что из Лос-Анджелеса пришла паническая телеграмма такого содержания:
«Сообщите в чем дело Все в полном недоумении и растерянности».
Через десять минут пришло сообщение из Чикаго:
«Если раскрыто преступление века, не забудьте вовремя сообщить друзьям. Наши газеты готовы поместить материал».
В довершение всего пришла телеграмма из города Топека (даже Милсом не мог сказать, какое отношение имел к этому Топека):
«Полковник не стреляйте. Мы к вашим услугам».
Прочтя эти сообщения, Чейн мрачно усмехнулся, увидев, что его противники сбиты с толку.
— Они решили, что мы ступили на тропу войны. Милсом, сообщите, что сейчас нам пока не до этого. Скажите им, в чем дело. Вам с мисс Кинзи тоже придется поехать, хоть я и не думаю, чтобы мы по пути занимались делами. Скажите им правду… на сей раз.
Так и было сделано. Мисс Кинзи отстучала сообщение, а секретарь добавил историческую фразу: «Пусть наступит мир». И в двух тысячах миль отсюда представители различных железнодорожных компаний вздохнули свободнее. Чейн отправляется за сыном, который каким-то чудом отыскался. Медведь ищет своего медвежонка, а не рыщет за добычей. И суровые люди, вытащившие было ножи, чтобы защищать свое богатство, убрали оружие прочь, чтобы пожелать ему удачи, а полдюжины ударившихся в панику маленьких дорог подняли головы и заговорили о том, какие кары были уготованы Чейну, не реши он заключить мир.
Теперь, когда все успокоились, наступила горячая пора для телеграфистов, потому что города и люди спешили на помощь Чейну.
Из Лос-Анджелеса сообщили в Сан-Диего и Барстоу, что машинисты Южной Калифорнии поставлены в известность и находятся в полной готовности; из Барстоу послали телеграммы во все пункты по пути следования специального поезда до самого Чикаго. Локомотив, вагон для паровозной бригады и великолепный, с золотой отделкой салон-вагон «Констанс» будут без задержки «переправлены» через расстояние в две тысячи триста пятьдесят миль. Этот состав будут обслуживать раньше всех остальных ста семидесяти семи поездов; все их бригады и машинисты должны быть извещены об этом. Потребуется шестнадцать локомотивов, столько же машинистов и помощников, все самые опытные и надежные. На замену локомотива отводится две с половиной минуты, на заправку водой — три, на погрузку угля — две минуты.
«Предупредить всех, что Гарви Чейн очень спешит, — кричали телеграммы. — Состав пойдет со скоростью сорока миль в час, и начальники участков дорог будут лично сопровождать его до границы своего участка. Зеленую улицу Чейну от Сан-Диего до Чикаго, ибо он очень спешит».
По представлениям привыкших к просторам жителей Запада (хоть слышать это не по душе обоим городам), Чикаго и Бостон стоят неподалеку друг от друга, и некоторые железные дороги стараются поддерживать эту иллюзию. Железнодорожная компания «Нью-Йорк лимитед» мигом доставила «Констанс» в Буффало, а оттуда другая нью-йоркская фирма (на остановках в салон заходили известные магнаты с седыми бакенбардами и золотыми брелоками на цепочках часов, чтобы накоротке поговорить с Чейном о делах) элегантно вкатила «Констанс» в Олбани, откуда состав прибыл в Бостон, совершив путешествие от одного океанского побережья до другого в рекордное время: семьдесят семь часов тридцать пять минут, или за трое суток и пять с половиной часов. Там их ждал Гарви.
После сильных переживаний большинство взрослых и все мальчишки, как правило, испытывают ужасное чувство голода. Семейство Чейнов праздновало возвращение блудного сына за задернутыми занавесками, позабыв обо всем от счастья, а мимо них с ревом проносились поезда. Гарви ел, пил и не умолкая рассказывал о своих приключениях, а когда его рука оказывалась свободной, ею тотчас овладевала его мать. На открытом морском воздухе его голос погрубел, ладони стали жесткими и твердыми, и все руки были покрыты шрамами; его резиновые сапоги и шерстяная куртка насквозь пропахли густым запахом трески.
Отец, умевший разбираться в людях, пристально на него смотрел. Он не знал, какие тяготы выпали на долю его сына. Вообще он поймал себя на мысли, что очень мало знает его. Но он отчетливо помнил недовольного, слабохарактерного юношу, который развлекался тем, что «поносил своего старика», доводил мать до слез и изобретательно потешался над прислугой, именно такого юношу он помнил. Но этот крепко сбитый молодой рыбак не кривлялся, смотрел на него прямым, чистым и смелым взглядом, и в голосе его отчетливо и неожиданно звучало уважение. И еще было в нем нечто такое, что говорило, что перемена эта не случайная и что теперь Гарви всегда будет таким.
«Кто-то поработал над ним, — подумал Чейн. — Констанс никогда бы этого не добилась. И Европа едва ли подействовала бы на него лучше».
— Но почему ты не сказал этому Тропу, кто ты такой? — повторила его мать, когда Гарви дважды подробно поведал свою историю.
— Его зовут Диско Троп, дорогая. И нет на море лучшего человека, чем он.
— Почему ты не велел ему доставить тебя на берег? Ты ведь знаешь, что папа озолотил бы его.
— Знаю. Но он решил, что я ненормальный. К сожалению, я обозвал его вором, когда не нашел в кармане своих денег.
— В ту ночь… матрос нашел их возле флагштока, — расплакалась миссис Чейн.
— Тогда все ясно. И Троп нисколько не виноват. Я лишь сказал, что не буду работать — на шхуне- то! — и он стукнул меня по носу, и из меня потекла кровь, как из поросенка.
— Мой бедняжка! Они, наверно, так над тобой издевались…
— Не совсем. Ну, а после этого я кое-что понял.
Чейн хлопнул себя по ноге и рассмеялся. Похоже, что его заветным мечтам суждено сбыться. Он никогда не видел у Гарви такого выражения глаз.
— Старик платил мне десять с половиной долларов в месяц; пока я получил только половину. Мы работали с Дэном и подавали рыбу. Мужскую работу я еще не могу выполнять. Но умею обращаться с лодкой почти как Дэн и не трушу в тумане… почти; а при небольшом ветре умею править шхуной. Почти научился наживлять перемет и, конечно, знаю весь такелаж; а рыбу могу кидать сколько угодно. И я покажу
