— И вы еще хотели, чтобы я стал вашим капитаном! Но Девото в отличие от вас не трус! Вы еще обо мне услышите! Долорес, иди сюда! У нас нет иного выхода.
Девото вынул из ножен шпагу и передал ее лекарю «Каталины», который спросил:
— Где Злой Джон? Покажите мне его труп…
Но не успел Медико закончить фразы, как из толпы вышел пушкарь и быстро передал в руки Медико что-то завернутое в кусок серого брезента. Медико посмотрел на Девото, тот кивнул, поднял на руки Долорес и направился к баркасу.
Первым по парадному трапу на борт «Каталины» поднялся Медико. Вслед за ним Девото. Де ла Крус, чуть выше среднего роста, атлетического телосложения, одетый в нарядный камзол, стоял на шкафуте в окружении своих приближенных. Рядом с ним пристроился ехидно улыбающийся сеньор Осуна.
Как только Девото оказался на палубе, Медико шагнул к нему и крепко обнял.
— Милый Андрес! Я так беспокоился за тебя! Я безумно счастлив.
— Так вы говорили, барон Фуэтемайор, что этого мерзавца Девото следует немедленно повесить. — Де ла Крус с легким наклоном головы обратился к сеньору Осуне: — Однако при этом вы совершенно забыли, что никто другой, как он, сохранил вам жизнь, спас от верной смерти. Мне печально думать, что нашего короля окружают подобные люди. Вот совсем иное дело эта бесстрашная женщина. — И Де ла Крус, сняв шляпу, поспешил навстречу Долорес: — Позвольте, я поцелую вашу руку, Долорес! Мне искренне хотелось, чтобы у моей Каталины была такая сестра, как вы! За вашу доброту, чистую и верную душу, за вашу храбрость — надеюсь, теперь вы не станете отказываться, — прошу вас принять от нас всех этот подарок, — корсар дружески улыбался.
Из-за спины Де ла Круса показался Бартоло. Он нес продолговатый ящичек, обтянутый тонкой голубой кожей. Де ла Крус взял из рук Бартоло футляр и открыл его. В солнечных лучах крупные бриллианты заискрились ослепительным светом.
Долорес от неожиданности и изумления растерялась. Она перевела взгляд на Девото. Тот стоял, скрестив руки на груди, и ласково смотрел на девушку.
— А ты, мой дорогой друг! Милый наш Девото, ты превзошел все ожидания!
Корсар Де ла Крус и Девото, первый помощник капитана «Каталины», нежно обнялись.
— Да, если учитывать то, что я пережил за три дня вашего опоздания, — ответил с дружеским упреком Девото. — Но об этом мы еще поговорим.
К вечеру того же дня пираты были разоружены, хотя всем им была обещана свобода. Гренвиль, Билл, Нед, Кейнс и Фред получили ее под честное слово больше никогда не совершать набеги на территорию и города испанских колоний. Пушки, вооружение, боеприпасы к ним, равно как фрегат «Злой Джон» и все имущество его бывшего капитана, объявлялись трофеями. К исходу третьего дня общими усилиями фрегат был полностью вооружен и спущен на воду. Команды пиратов и «Каталины» были разбиты на три экипажа, во главе которых поставлены офицеры Де ла Круса, и небольшая флотилия взяла курс на Ямайку. Высадив там часть бывших пиратов, Де ла Крус зашел, как и обещал, в Порт-о-Пренс, а затем в Саптьяго-де-Куба. Там он сдал портовым властям «Ласточку» для возвращения брига родственникам погибшего капитана Дюгарда, а представителю генерал-губернатора острова Куба, мэру города, — голову Злого Джона.
Королевский инспектор Осуна не ушел в Испанию на рейсовом пассажирском корабле, а остался в Сантьяго в надежде, что Долорес одумается и согласится стать его женой. Между тем Долорес де Вальдеррама решительно заявила, что она навсегда остается жить в колонии.
За время плавания Долорес узнала печальную историю похищения английскими пиратами из Тринидада невесты Де ла Круса, девушки по имени Каталина. В поисках любимой, став корсаром, вот уже несколько лет отважный Де ла Крус ищет ее во всех портах Багамских, Больших и Малых Антильских островов и побережий Карибского моря и Мексиканского залива.
Долорес заявила Де ла Крусу, что желает присоединиться к его экипажу и намерена плавать с ним до тех пор, пока они не найдут Каталины и она не станет ей сестрой.
Девото сначала пытался убедить Долорес возвратиться в Испанию, но понял, что это бесполезно. Тогда он предложил ей стать его женой.
Генерал-губернатор Кубы подписал указ, по которому ранее принадлежавший английскому пирату фрегат «Злой Джон», как военный трофей, становился собственностью капитана Девото.
На следующий день на корме судна появилось его новое название — «Долорес».
Андрей Никитин
СОКРОВИЩЕ ТОРСТЕЙНА РЫЖЕГО
I
…Потом, когда Мальцев стал припоминать, с чего, собственно, все началось, он уверял, что приближение самого удивительного события своей жизни почувствовал на Большой Кумжевой в то время, когда Петропавлов еще пил со своим шурином в деревне, а он, Мальцев, снимал оленей. И якобы произошло это именно между четвертым и пятым кадром последней пленки.
В этот момент он стоял на старой, перевернутой лодке, приготовив фотоаппарат, олени переминались у сетей, где их сдерживали собаки, а со стороны берега, постепенно оттирая оленей к воде, не торопясь расхаживали пастухи, держа наготове свернутые петли кожаных арканов. Море слегка вздыхало, искрилось под солнцем, отлив забирал все больше воды, обнажая красноватую полосу мелкой гальки; над тундрой распевал жаворонок. Яркая и четкая картинка в видоискателе дышала идиллией и спокойствием.
Не успел Мальцев об этом подумать, как разом все изменилось.
Мимо него неслась всхрапывающая, обезумевшая масса серых, черных, коричнево-белых спин и боков, берег дрожал под ударами тысяч ног, порой взгляд выхватывал обезумевшую морду с оскаленными зубами и розовыми деснами, а над всем этим, словно мшистые связки хвороста, проплывали, качаясь, еще мягкие, бархатные рога. По бокам, осаживая порывавшихся уйти оленей, неслись с лаем собаки, впереди кричали двое пастухов, направляя оленей на песчаную косу, а там, где еще недавно переминалось стадо, схваченные петлей за основание рогов, бились три годовалых бычка. Второй день Мальцев смотрел, как пастухи выбраковывают и метят оленей.
Вот сейчас освобожденный от аркана олень вскочил и, пофыркивая, спокойно потрусил в сторону стада. Вскоре следом за ним отправились два других. И опять три пастуха, свернув на руку кожаные арканы, начали обход с ада, выглядывая очередную жертву…
Пастухи были невысокими, коренастыми, в старых подвернутых ушанках, в пиджаках или ватниках, перепоясанных широким кожаным ремнем с бронзовой пряжкой и бронзовым набором, на котором висел обязательный нож, оселок в футляре, сумка для спичек и табака, а иногда еще и медвежий клык, спускающийся сзади к пояснице. Клык надо было добыть самому — тогда, просверленный и подвешенный к пояснице, он спасал от ревматизма и от радикулита, самых опасных для пастухов болезней.
Приезжая сюда из года в год в течение уже нескольких лет, Юрий ощущал себя своим среди рыбаков Терского берега. С оленными пастухами все было иначе. При всей своей наблюдательности, умении приспособиться к новым условиям перед пастухами Мальцев пасовал. Хороший ходок на длинные дистанции, он не мог угнаться за коренастым, вроде бы косолапым Валентином Лукиным, когда тот поспевал за стадом. Хуже всего, что память Юрия и цепкий на ориентир глаз при всем старании не удерживали примет оленей. И уже совершенным для него чудом было, что тот же Лукин или дед Филя могли не только назвать из стада в две с половиной тысячи голов, чей именно тот или иной олень — колхозный или личный, — но и сказать, от кого и когда он родился. Теперь Мальцев следил за работой пастухов с невольной завистью и восхищением.
