— Все это китайская грамота, расскажи пояснее!
— Судя по всему, он принял лекарства, которые переваривал. Патологоанатом считают, что он, вероятно, все равно умер бы ночью.
Кюш прочитал сообщение через плечо Нади.
— Поразительно! Наше дело сильно осложняется… Если я правильно понял, он в любом случае умер бы?
— Вот именно! На этой стадий расследования можно рассматривать несколько версий: двойное убийство путем отравления и с помощью холодного оружия либо убийство и самоубийство…
— Элементарно, мой дорогой Ватсон!
— Если согласиться с твоей первой теорией, наш убийца, любитель кинжала, понятия не имел о махинациях любителей медока, иначе он положился бы на естественный ход вещей, так?
— Отличное умозаключение.
— В противоположность тому, что все мне в один голос твердят, это наводит на мысль о том, что аббата любили далеко не все.
— Завтра мы должны получить дополнительный протокол…
— Придется, стало быть, смириться и ждать… А фотографии дают что-нибудь?
Надя показала слайды на компьютере:
— Ничего нового по сравнению с тем, что я дала тебе вчера утром.
Руководитель расследования задумчиво всматривался в мелькавшие один за другим снимки.
— Да, все то же. Посмотри, как я и говорил, глаза у него закрыты.
— Действительно.
— Возникает мысль, что это вовсе не случайность. Его не проведешь. Он не часто ошибается… — И Кюш показал пальцем на свой нос. — Убить хотели именно кюре. Есть еще одна вещь, которая не дает мне покоя… — Он повернулся лицом к стене, на которой висел план города. — Почему священник возвращался через холм Вайян, вместо того чтобы взять чуть выше и пойти по улице Эколь?
— Ему, безусловно, нравились трудности.
— Тут речь не о трудностях, тут уже альпинизм.
Взгляд у него был беспокойный, блуждающий. Ему, вероятно, перевалило за сорок. Выглядел он тщедушно, даже как-то мрачно. Значительность занимаемого им положения угадывалась в манере носить черный костюм-тройку. На локтях материя слегка потерлась, но пока не слишком заметно. Бесшумно закрыв за собой дверь, он сел напротив своих инквизиторов. Эрве Монлор никогда не чувствовал себя свободно в такого рода ситуациях. Это был застенчивый, впечатлительный человек. На пятом году обучения, когда он провалил устный экзамен по толкованию рецепта, у него начался приступ тошноты. Экзаменационная комиссия проявила снисходительность, но преподавателю по фармакологии пришлось употребить все свое влияние, чтобы его не отчислили. И вот сегодня, перед началом допроса, он вновь испытывал былые студенческие муки.
— Монлор Эрве, сорок семь лет, родился первого июля тысяча девятьсот пятьдесят девятого года в Либурне, проживаю в Сент-Эмильоне на площади Шапитр-э-Жакобен, дом девятнадцать…
— Ваша профессия?
— Провизор.
Надя взглянула на его руки, лежавшие на коленях. Пальцы то и дело судорожно сжимались. Ногти были обгрызены, правый указательный палец пожелтел от никотина.
— Мы с лейтенантом вызвали вас, чтобы вы рассказали нам о последнем вечере у мадам де Вомор.
— Да, конечно, что вы хотите знать?
— Все… Допрашивать вас будет лейтенант.
— Допрашивать?..
— Именно так! Капитан сказал «допрашивать», но это вовсе не означает, что вы виновны.
— Да, конечно… Конечно.
— Для начала, в котором часу вы пришли в воскресенье?
Минуты казались ему такими длинными, допрос затягивался. У провизора вспотели руки, и он постоянно вытирал ладони о брюки.
Уловив его беспокойство, лейтенант Маджер искусно множила вопросы:
— А кроме всего этого, вы не заметили ничего особенного в тот вечер?
— Могу добавить, что мы присутствовали при вечном столкновении между мэршей и аббатом.
— То есть?
— Их перепалки стали привычным делом. Умы распалились немного больше обычного, но ничего серьезного.
— Уточните, пожалуйста.
— Анисе спросил у мэрши, собирается ли она выделять средства на ремонт крыши часовни Святой Троицы. Это часовня тринадцатого века, уникальная вдвойне: прежде всего из-за старинных росписей, изображающих в числе прочего распятие, а потом — из-за замкового свода. Все сильно повреждено, и надо как можно скорее принимать меры, чтобы не потерять это наследие прошлого. Мадам Турно ответила ему, что мы поговорим об этом на муниципальном совете в начале сезона.
— Вы муниципальный советник?
— Да, я третий заместитель, отвечающий за благоустройство города и национальное достояние, но не принадлежу ни к какой группировке.
— Ясно, продолжайте.
— Анисе почувствовал, что она ничего не сделает, и разговор пошел на повышенных тонах. Увидев, какой оборот принимает дело, мадам де Вомор протянула им бокалы. В эту минуту в глубине галереи упали два бочонка. Я пошел поднимать их и не слышал конца спора. Потом все успокоилось. Мадам де Вомор очень умно переключила внимание, предложив тост за святого Валерия.
— Спасибо за уточнения. И еще одна вещь, тут я обращаюсь к вам как к провизору… Вам известно, что отец Анисе проходил курс лечения?
— Да, действительно, он страдал аритмией и постоянно принимал лекарства… А к чему этот вопрос?
— В данную минуту простое любопытство, я хочу знать все о моих клиентах.
На смену мужу пришла жена, и теперь настала очередь Мишель поведать о печальных событиях семнадцатого июня. В противоположность мужу природа наделила ее твердым характером. Кюш вышел, предоставив Наде возможность начать допрос.
— Итак, вы провизор, как ваш муж?
— Вовсе нет, лейтенант, я ДОКТОР фармакологии!
Мишель и Эрве познакомились на медицинском факультете. Он работал лаборантом в одной бордоской аптеке и решил попробовать сдать экзамены, чтобы стать фармацевтом: венец для того, кто до тех пор прилежно занимался. Увлеченность первых недель уступила место определенной лености. Через несколько месяцев он почувствовал, как желание ослабевает, и был готов сойти с дистанции. И тут в его жизни появилась Мишель Фесту. Она казалась ему очень энергичной и пришлась по вкусу. Он полагал, что с ее помощью найдет в себе силы продолжить учебу. Через четыре месяца после их встречи она взяла инициативу в свои руки и поцеловала его на глазах у Ричарда Гира и Лорен Хаттон, игравших в «Американском жиголо». Было это в 1980 году. По утверждению Марьетта, на тысячу мужчин найдется только один, ведущий за собой мужчин, и девятьсот девяносто девять тех, кто слепо следует за женщинами. Эрве оказался из числа последней категории. Три года спустя они поженились. Мишель с блеском защитила диссертацию и была гордостью отца. Отныне говорили о докторе Мишель Монлор, в то время как Эрве стоял на более низкой ступени, будучи простым провизором. Таким образом папа Мишель мог передать голубкам свою аптеку…
Сначала «сокровище», потом «котенок», ну а дальше потянулись однообразные дни. И вскоре пришло время усталости, а там и равнодушия. Но Эрве был счастлив и не догадывался о неизбежном приближении
