закоулке у поленницы дров сложены охапки скрученных виноградных лоз. У подножия лестницы возвышалась стойка для сушки, которая наподобие дикобраза ощетинилась тридцатью пустыми бутылками. Окружающая обстановка странным образом наводила на мысль о соратниках Иегу и о тайных сборищах в Сейонском монастыре.[12] На столе стояли два внушительных серебряных канделябра, покрытые оплывшим воском. Набитая сеном ветхая тележка усиливала впечатление, будто здесь время остановилось. В глубине три галереи уходили, казалось, куда-то под землю, в полнейшую темноту.
— Так это здесь вы собираетесь?
— Да. Известно, что первое собрание состоялось на соседнем винном складе, и, чтобы продолжить традицию, если, конечно, не возникают препятствия, мы встречаемся в погребах — либо у меня, либо у профессора Шане, а иногда у сенатора.
В глубине громоздились одна на другую дубовые бочки. Эта нотка ярмарочного празднества понравилась полицейскому. Ему всегда доставляло удовольствие пускать мыльные пузыри, используя консервные банки; в этой детской игре он был достаточно ловок. Сбоку около тридцати бочонков имитировали архитектурное построение своих старших сестер.
— Это все полные бочки?
— Нет, пустые, они здесь исключительно для создания атмосферы. Видите ли, если вино содержится в бочке два-три года, то дуб отдает ему все, что у него есть.
— Словом, они теперь на пенсии.
— Действительно, что-то вроде этого.
— Какие они огромные!
— Бочки бывают разных размеров, но в самых больших — на двести двадцать пять литров — может поместиться человек. А знаете, во время войны двух английских летчиков прятали в винных погребах, прежде чем переправить в таких же точно бочках в Испанию.
— Можно было бы снять об этом фильм. Вы позволите?
Полицейский подошел к металлическому четырехгранному фонарю, стоявшему в нише, выдолбленной прямо в стене. Достав зажигалку, он зажег свечу, взял ее в руки и направился к входу в первую галерею. Земля была вязкой, и сапоги полицейского с острым носком и скошенным каблуком утопали в ней, словно в масле.
— Хотите, я дам вам резиновые сапоги? Здесь есть подземная река, и вода просачивается.
— Нет, все в порядке, благодарю вас, я недолго.
— Что вы, в сущности, ищете?
— Проверяю… профессиональная добросовестность.
— Знаете, здесь никто не ходит.
Кюш подошел ко второй галерее, возле бочонков. Свет фонаря позволил ему отчетливо увидеть отпечатки.
— А это что такое?
— Думаю, следы ног.
— А я думал, что здесь никто никогда не ходит.
— Во время последнего нашего собрания упали два бочонка, и Эрве Монлор пошел и любезно поставил их на место.
— Он и в самом деле говорил мне об этом.
Великой Лозе пришлось сократить свою беседу с полицейским. Все ее помыслы были сосредоточены на содружестве. Была уже почти половина третьего, когда она подошла к дому священника. Луиза Рапо приоткрыла дверь:
— В чем дело?
— Я хотела бы поговорить с преемником отца Анисе.
— Не знаю, сможет ли отец Клеман принять вас…
— Скажите ему, что это по делу крайней важности.
— Хорошо! Входите… Следуйте за мной.
Они прошли в гостиную дома священника.
— Это к вам, святой отец, мадам де Вомор говорит, что дело очень важное.
Отец Клеман отложил газету и поспешил навстречу своей прихожанке. Он протянул ей руку. Луиза сразу же исчезла.
— Добрый день, мадам. Чем я могу вам помочь?
— Меня зовут Элизабет де Вомор. Я позволила себе побеспокоить вас, но вы наверняка знаете, что отец Анисе был духовником рыцарей виноделия, а я их председательница.
— Да, мне это известно.
— Время «зеленого урожая» стремительно приближается, и я пришла узнать, не согласитесь ли вы продолжить традицию и почтить нас своим присутствием в следующую пятницу на нашем подготовительном собрании.
— Время «зеленого урожая»?
— Ах, я вижу, что вы не местный, святой отец. Будучи Великой Лозой содружества, я должна вам кое-что рассказать.
Отец Клеман не успел и слова вымолвить, как мадам де Вомор пустилась в пространные объяснения с напором сверхскоростного поезда Париж — Бордо. Священник любезным жестом пригласил ее сесть.
— В действительности, виноградный куст — это своего рода лиана. Он растет произвольно, и, чтобы добиться хорошего результата, человек должен укрощать его. Поймите, на протяжении всего года виноградарь следит за своим сокровищем, заботится о нем…
— Это ясно.
— Святой отец, я открою вам один секрет… У всех сборщиков винограда, виноградарей, смотрителей винного склада есть один властелин — виноградник. Ради его блага они готовы на все… И доходят даже до того, что заставляют его плакать.
— Я этого не знал.
— С наступлением весны растительный сок начинает свое движение. На рубцах, оставшихся от секатора, выступают слезы. Возобновляется цикл, заканчивается зимний период покоя. Появляются первые почки. Через несколько недель начинается цветение, затем цветы, отдав свой сок, оплодотворяются.
Клеман с интересом слушал пылкую защитницу виноградарства. Элизабет вдруг поняла, что она говорила о природе, не упомянув Бога.
— Господь превосходно управляет природой, не так ли, святой отец? Так на чем я остановилась?
— Вы говорили о плодородии.
— Ах да, оплодотворенный цветок превращается в плод. У нас называют это образованием завязи. Эдмон, мой муж, имел обыкновение повторять:
— Понимаю, это очень интересно.
— Чтобы добиться оптимального содержания сахара в виноградинах, сборщик урожая приносит в жертву некоторые грозди, срезает листья. Точно так же, как прорежают яблоню, чтобы плоды стали прекраснее. У нас делают раннюю обрезку, это и называется «зеленый урожай», чтобы ягоды винограда наполнились ароматом. Кропотливое ограничение количества гроздей на виноградной лозе и сокращение листвы дают нашим винам международное признание. Благодаря таким посланцам наш город известен во всем мире.
Священника восхищало красноречие мадам де Вомор. Она, несомненно, была бы замечательной чтицей во время мессы. Он представил ее за пюпитром, читающей верующим Евангелие от святого Иоанна. Чтобы зазвучать во всю свою силу, это Евангелие, написанное в торжественном стиле, требует именно
