— Я в этом как раз не уверен, и это меня тревожит. Надеюсь, впрочем, в ближайшие часы что-нибудь прояснится. У меня такое ощущение, будто я хожу по кругу. Кроме того, благодаря нашему славному сенатору, я нажил себе неприятностей.
— Каким образом?
— Он пожаловался, что я чересчур досаждаю ему и что мэрша каждую минуту рискует своей жизнью…
— Да, характер у него, пожалуй, нелегкий. Кстати, у вас есть новости об анонимном письме?
— Никаких следов. На анонимном письме только ваши отпечатки.
Развеселившись, Клеман отважился на шутку:
— Стало быть, я и есть преступник.
— Я арестую вас позже, неделя выдалась тяжелая. Я уезжаю, возвращаюсь в Бордо, меня это отвлечет. Препоручаю вам город, вам и вашему патрону.
Кюш показал пальцем на небо.
— Мы постараемся соблюдать осторожность в ожидании вашего возвращения.
На усыпанной гравием площадке у входа в шато Дютур священник и профессор Шане любовались пейзажем.
— У вас тут и в самом деле великолепный виноградник.
— Я действительно очень горжусь им.
— Это фамильная собственность?
— Нет, все это пришло в упадок, и в две тысячи втором году мы с сенатором Фабром в равных долях выкупили участок у семьи, образовав ассоциацию.
— Прекрасная ассоциация, как мне кажется. Она приносит свои плоды?
— Здесь потрясающая земля, которую испортили недопустимыми методами.
— И это позволило вам приобрести ее по низкой цене, не так ли?
— Сорт был деклассирован и почти ничего не стоил. Сделка была абсолютно честной.
— Я ни в коей мере не ставлю ее под сомнение.
— Полагаю, вы хотели встретиться со мной по поводу Анисе?
— Да, я хотел знать, не казался ли он в последнее время встревоженным?
— Идемте, я кое-что покажу вам.
Мужчины вошли в гостиную хирурга.
— В этом жилище я хочу устроить гостевые комнаты для моих оптовых покупателей. Вы позволите мне закурить?
— Конечно, это ваш дом.
Шане взял трубку. Это была красивая модель из верескового корня. Табакерка вырезана из той же породы дерева. Из широкой хрустальной пепельницы профессор достал тампер. Затем с большой сноровкой принялся уминать табак. В предвкушении удовольствия мужчина размышлял. Время от времени он что-то восклицал, а это заставляло предположить, что он пребывал в полном согласии со своей совестью. Священник молча наблюдал за ним. Церемониал, похоже, подходил к концу, и Шане закурил трубку. После двух-трех затяжек, доставивших ему явное удовольствие, профессор заговорил:
— Да, он был озабочен, и я скажу вам почему. Я ненавижу коррупцию и мошенничество, а Анисе кое- что заметил. — Шане достал из ящика какой-то листок. — Вот, читайте, я получил это сегодня утром. Думаю, вы тот человек, которому можно поверять тайны.
Викарий прочитал документ, и на его лице отразилось недоумение.
— Мне это ничего не говорит.
— В общих словах это выглядит так: три недели назад именно здесь я проводил дегустацию с вашим предшественником. Как вам известно, владение разделено на две равные части. Та же почва, тот же виноград, то же оборудование, вплоть до винных складов. И вот, Анисе обнаружил, что вино урожая две тысячи третьего года Фабра не имеет ничего общего с моим. Я не стал углубляться в подробности, однако в тот трагический вечер, семнадцатого, Анисе снова поделился со мной своими сомнениями. На его взгляд, речь шла о разных марках, тем более что в тот вечер мое вино показалось ему менее сладким, чем вино Фабра.
— Это очень интересно!
— Мне больше так и не удалось поговорить с ним на эту тему. И потому в вечер дегустации я попросил своего смотрителя винных складов взять одну бутылку
— Это разные вина!
— Действительно, говоря на языке непосвященных, его более сладкое, чем мое. Между тем технология производства вина у нас одинаковая. Дополнительный анализ я попросил сделать одного из моих бывших студентов, у которого есть лаборатория в Бордо. На следующей неделе мне все будет точно известно. Вы, конечно, понимаете, что если происходит махинация, то я во всеуслышание разоблачу ее, кто бы ни был за нее в ответе.
— И тем, о ком вы говорите, может оказаться сенатор?
— Он или кто другой неважно, я все равно разоблачу виновного.
Час дня. Во тьме подвала на земле сидел какой-то мужчина. Его руки в наручниках были прикованы к вмонтированному в стену кольцу. Со злобным криком он отчаянно натягивал свои путы, надеясь заставить их поддаться. Безуспешно. Его окровавленные запястья, поднятые над головой, онемели. Ему было холодно, его мучил голод. Он давно утратил всякое представление о времени. Сколько он уже здесь? Восемь, двадцать часов, три дня? Четыре или пять раз он, должно быть, засыпал. Хотя и не помнил этого. Рана над виском больше не кровоточила, но все еще заставляла его ужасно страдать. Внезапно в глубине, у стены, повернулась бочка. При свете фонаря вспорхнула летучая мышь. Какой-то человек подошел и вынул изо рта мужчины кляп. Лицо пленника осветилось: это Фернандо Барбоза. Его случайная тюрьма пропахла мочой и страхом. Лицо владельца гаража осунулось, глаза моргали, пытаясь приноровиться к слабому освещению. Губы растрескались от жажды.
— Теперь вы знаете правду, это он все оплатил… Я тут ни при чем, умоляю вас, отпустите меня. Умоляю вас, я никому ничего не скажу.
— Где доказательства?
— Отпустите меня, и тогда я вам расскажу.
— Тем хуже для вас.
Неизвестный снова вставил кляп. Теперь стоны были едва слышны.
Последним усилием Барбоза ногами попытался уронить своего тюремщика. Старания его напрасны: незнакомец уже перевернул бочку. Владелец гаража разразился слезами… Его охватило отчаяние. Вскоре свет исчез: бочка снова закрылась, погружая узника во мрак.
Понедельник, 25 июня
После вполне заслуженного короткого воскресного отдыха Тьерри Кюш вернулся на террасу «Деревянной бочки». Возвращался он в одной машине с Надей. Селение небольшое, и он решил не брать «генерала Ли».
Маджер уже работала в кабинете, пока полицейский пил кофе, просматривая свежий номер «Экип». В обычное время он целый час изучал бы страницы, посвященные футболу. Но его расследование приняло скверный оборот, и ему приходилось подробно читать ежедневные местные газеты в поисках статей, способных пролить свет на события. Погрузившись в чтение, он не слышал, как подошла плутоватая Памела Блашар. Сегодня впервые ее волосы были подобраны. Ему нравились женщины с длинными волосами, они казались чувственными и внушали доверие. Но чем старше они становились, тем короче ухитрялись стричься. Он так и не смог понять почему.
