ли у вас еще парочки сигарет?
Погодите, по купонам сигарет не положено, а я не для того тут приставлена, чтобы вы роскошествовали.
Не откажите, а я непременно поведаю о вашей доброте в Обществе святого Винсента де Поля.
Ладно, ладно, соглашается миссис Макграт. Вот. Сигареты – первый и последний раз.
Благослови вас Бог, говорит Нора, и жаль, что с весами такая беда.
По дороге домой мы заворачиваем в Народный парк и садимся на лавку; мы с Мэлаки сосем леденцы, а мама с Норой курят сигареты. Нора от дыма кашляет и говорит маме, что курево ее в конце концов доконает, что чахотка – это у них в семье наследственное, и никто не доживает до почтенных седин, хотя в Лимерике кому охота так долго жить, тут глянешь кругом – едва ли седых увидишь, все они либо на кладбище, либо на том побережье Атлантики – строят железные дороги или фланируют в полицейской униформе.
Счастливая вы, миссис, хоть мир повидали. О Господи, я бы все отдала, лишь бы увидеть Нью-Йорк - как там народ по Бродвею ходит-пляшет, не ведая забот. Нет, меня ж угораздило влюбиться в пьяницу, охмурил меня Питер Моллой, чемпион по распитию пинт, обрюхатил и повел к алтарю, когда мне было только семнадцать. Кто я была, миссис? Наивная дурочка. Так мы в Лимерике и растем, не ведая что к чему. И вот, ты не женщина еще – уже мать. А здесь что, только дождь льет и льет, и старые перечницы розарий читают. Я бы все зубы отдала, лишь бы выбраться отсюда, уехать в Америку, или хотя бы в Англию. Мой пивной чемпион вечно сидит на пособии, да и пособие, бывает, пропивает, и тогда я с ума схожу, меня в психушку увозят.
Нора затягивается сигаретой, поперхнувшись, кашляет и, качаясь взад-вперед, набирая воздуха, причитает: Господи, Господи. Приступ кашля проходит, и она говорит, что ей пора домой, надо принять лекарство. До встречи, миссис, увидимся через неделю в Обществе св. Винсента де Поля. Если вам чего понадобится, пришлите за мной на Вайзис Филд. Людей спросите - там всякий знает жену Питера Моллоя, чемпиона по распитию пинт.
Юджин спит на кровати, укрывшись одеялом. Папа с Оливером на коленях сидит у камина. Я думаю: с какой это стати папа рассказывает Оливеру сказку про Кухулина? Он ведь знает, что все сказки про Кухулина мои. Но потом я смотрю на Оливера и перестаю волноваться. На щеках у него яркий румянец, он неподвижно сидит, уставившись на потухшие угольки, и ясно, что до Кухулина ему дела нет вовсе. Мама кладет руку ему на лоб. Мне кажется, у него жар, говорит она. Жаль, что у нас нет лука. Я бы сделала отвар из лука с перченым молоком, это помогает при простуде. Хотя, какая разница, и молоко-то вскипятить не на чем. Чтоб развести огонь, нужен уголь.
Мама отдает папе угольный купон на Док Роуд. Он берет меня с собой, но уже темно и все угольные склады закрыты.
Пап, а теперь что нам делать?
Не знаю, сынок.
Мы замечаем, что дети и женщины в шалях подбирают уголь, который валяется вдоль дороги.
Вон, пап, вон уголь.
Och, нет, сынок. Мы не будем подбирать уголь. Мы не какие-нибудь нищие.
Он говорит маме, что угольные склады уже закрыты, и нам придется ужинать молоком и хлебом, но я рассказываю про женщин у дороги, и мама вручает Юджина папе.
Если ты боишься рученьки замарать, то я сама надену пальто и пойду на Док Роуд.
Она достает сумку и берет с собой Мэлаки и меня. Что-то темное и широкое блестит огоньками за Док Роуд. Мама говорит, что это река Шеннон. Ее-то в Америке мне больше всего не хватало, говорит она, – реки Шеннон. Река Хадсон тоже ничего, но Шеннон поет. Я не слышу как река поет, но мама слышит и радуется. Все уже с Док Роуд ушли, и только мы ищем куски угля, которые попадали с грузовиков. Мама велит нам собирать все, что горит – уголь, деревяшки, картон, бумагу. Некоторые, говорит она, лошадиным навозом топят, но мы еще так низко не пали. Мы набираем почти полную сумку, и мама говорит: теперь надо найти луковицу для Оливера. Я найду лук, вызывается Мэлаки, но мама объясняет: нет, на улице лука нет, его берут в магазине.
Увидев магазин, Мэлаки кричит: ура! – и ныряет в дверь.
Луковку, требует он. Луковку для Оливера.
Мама спешит за ним и говорит продавщицам: простите. Господи, какой он милый, улыбается одна из них. Американец что ли?
Да, говорит мама, он американец. Женщина улыбается, обнажая два зуба – один справа вверху, другой слева. Какой лапушка, гляньте, кудряшки какие чудные. И что мы хотим? Конфетку?
Что вы, нет, говорит мама. Лук.
Лук? - смеется женщина. Никогда не слыхала, чтоб ребенок требовал лук. В Америке все такие?
Я просто сказала, что мне нужна луковица, объясняет мама. Для его братика - он заболел. Знаете, лекарство такое – лук отварить в молоке.
Ваша правда, миссис. Отвар лука с молоком – самое лучшее средство. Ну, мальчишечка, вот тебе конфетка, а тот паренек, наверно, твой брат? Вот и ему конфетка.
Ну что вы, ахает мама, не стоит. Ребята, скажите спасибо.
Миссис, вот вам луковица для больного ребенка, говорит женщина.
Что вы, охает мама, мне нечем платить, ни пенни с собой нет.
Это подарок, миссис. Пусть никто потом не скажет, что в Лимерике дети болеют, оттого что для них луковиц не нашлось. И не забудьте добавить щепотку перца. У вас есть перец, миссис?
Нет, нету, но я собираюсь купить.
Вот, миссис, держите. Перец и немного соли. Приготовьте малышу самое лучшее лекарство.
Благослови вас Бог, мэм, говорит мама, и в глазах у нее слезы.
Папа ходит взад-вперед с Оливером на руках, а Юджин играет на полу с кастрюлей и ложкой. Лук принесла? - спрашивает папа.
Принесла, говорит мама, и сверх того, уголь - будет чем растопить камин.
Я знал, что принесешь. Я молился святому Иуде. Это мой самый любимый святой - помощник в безнадежных случаях.
Уголь нашла я. И лук раздобыла я, святой Иуда тут ни при чем.
Не надо было подбирать уголь с дороги, упрекает ее папа, будто мы нищие какие-то. Нехорошо это. Плохой пример для ребят.
Вот Иуду своего и послал бы на Док Роуд.
Мэлаки просит есть, и я тоже хочу есть, но мама говорит: подождете, сперва сварим Оливеру луковицу в молоке.
Она разводит огонь, режет луковицу пополам, кидает пол-луковицы в кипящее молоко, добавляет немного масла и перца. Мама усаживает Оливера на колени и пытается покормить его, но он отворачивается и смотрит в огонь.
Ну же, давай, мой хороший, просит она. Это лекарство. Чтобы ты вырос большим и сильным.
Но Оливер сжимает губы, едва ложку подносят ко рту. Мама ставит кастрюлю на стол, качает его, и он засыпает, кладет его на постель и велит нам вести себя тихо, иначе она в порошок нас сотрет. Мама шинкует другую половинку луковицы и обжаривает ее в масле с ломтиками хлеба. Нам разрешают сесть на пол у огня, и мы едим жареный хлеб и попиваем из стеклянных банок обжигающий сладкий чай. Огонь горит ярко, говорит мама, так что можно не включать газовую лампу – когда-нибудь накопим денег на счетчик.
От огня в комнате становится тепло, пламя танцует в угольках, и можно разглядеть в нем силуэты - лица, горы, равнины и животных, которые там резвятся. Юджин засыпает на полу, и папа перекладывает его на постель рядом с Оливером. Кастрюлю с вареной луковицей мама ставит на каминную полку, чтобы никакая мышь или крыса не добралась до нее. Она говорит, что намаялась за день. Сперва Общество св. Винсента де Поля и магазин миссис Макграт, потом уголь на Док Роуд, и вот еще Оливер не хочет есть лук, и если ему и завтра лучше не станет, она пойдет с ним к врачу, но сейчас она ляжет спать.
