Нора возвращается домой умиротворенная, будто с морского курорта. Всегда справляется: как Мики? Жив-здоров? Нора тревожится о нем, потому что Мики ненастоящий католик, и если с ним случится припадок и он умрет, кто знает, куда душа его попадет. А католик он ненастоящий, потому что не смог приступить к Первому Причастию – испугался, вдруг ему что-то положат на язык, а с ним случится припадок, и он подавится и задохнется. Преподаватель не раз пытался скормить ему обрывки «Лимерик Лидер», но Мики неизменно их выплевывал, так что в конце концов преподаватель вышел из себя и послал его к священнику, который написал епископу, а тот сказал: не морочьте мне голову, разбирайтесь сами. Преподаватель отправил записку родителям Мики, в которой просил мать или отца поупражняться с ним, как принимать причастие, но и родителям не удалось скормить ему обрывок «Лимерик Лидер» в форме гостии. Ему даже предлагали в виде гостии кусочек хлеба с вареньем, но все тщетно. Священник успокоил миссис Моллой: не стоит тревожиться. Пути Господни неисповедимы, Он творит чудеса, и о Мики у Него несомненно есть замысел, несмотря на разные там припадки. Разве не примечательно, говорит миссис Моллой, что он за обе щеки уплетает всякие булочки и конфеты, но только ему предлагают Тело Господа Нашего, как с ним случается припадок? Разве это не примечательно? Она переживает: вдруг с Мики случится припадок и он умрет - если у него на душе есть хоть маленький грешок, он попадет прямиком в ад, хотя все знают, что он просто ангел небесный. Бог не стал бы мучить тебя припадками, утешает ее Мики, и за это же отправлять потом в ад. Иначе какой же Он Бог после этого?
Правда, Мики?
Правда. Я в книжке читал.
Он сидит под фонарем на пригорке и смеется, вспоминая день Первого Причастия – это был сплошной цирк. Он не причастился, и что с того? Все равно мать гордо провела его, разодетого в черный костюмчик, по всему Лимерику. Ну, я ведь не вру, сказала она Мики, не вру ни капельки. Всего лишь говорю соседям: вот он, наш Мики, приоделся к Первому Причастию. Только и всего, и больше, прошу заметить, ни слова. Вот Мики. Если они думают, что ты причастился, зачем я буду им перечить и кого-то огорчать? Не волнуйся, Циклоп, говорит отец Мики. У тебя уйма времени. Иисус только тогда стал настоящим католиком, когда на Тайной Вечери взял в руки хлеб и вино, а Ему было тридцать три года от роду. Прекратишь ты звать его Циклопом? – говорит Нора Моллой. У него два глаза, и он не грек. Но отец Мики, чемпион всех пивных состязаний, такой же, как и мой дядя Па Китинг - ему наплевать с высокого дерева, что скажут люди, и я тоже хочу таким быть.
Самое лучшее в Первом Причастии, говорит Мики - это Коллекция. Твоя мать должна всеми правдами и неправдами раздобыть тебе новый костюм и покрасоваться вместе с тобой перед соседями и родственниками, тогда тебя задарят деньгами и конфетами, и можно будет сходить в «Лирик Синема» на Чарли Чаплина.
А Джеймс Кэгни как же?
Ерунда твой Джеймс Кэгни, мыльный пузырь. Чарли Чаплин – вот это дело. Только смотри, на Коллекцию иди с матерью. Ни один взрослый в Лимерике ничего не даст какой-то мелочи пузатой, даром что разодетой к Первому Причастию.
Сам Мики в день Первого Причастия насобирал более пяти шиллингов и съел столько сладостей и булочек, что его в «Лирик Синема» стошнило, и Фрэнк Гогин, билетер, вытолкал его взашей. Но он говорит, что не сильно огорчился, потому что денег еще осталось, и он пошел в тот же день в «Савой Синема» на фильм о пиратах, объелся шоколадом «Кэдбери» и так упился лимонадом, что пузо у него выпирало как мячик. Теперь он ждет - не дождется Конфирмации, потому что снова будет Коллекция, а тем, кто постарше, денег дают даже больше, чем на Первое Причастие. И всю оставшуюся жизнь он будет ходить в кино, сидеть возле девушек с переулков и совершать всякие непристойности – в этом деле он знаток. Он любит мать, но никогда не женится – вдруг жена станет мыкаться по психушкам. Какой смысл жениться, если можно, сидя в кино, совершать разные непристойности с девчонками с переулков - да они и сами не прочь, потому что уже все позволили своим братьям. А то женишься, и будет у тебя полон дом детей, которые ревут, требуют чая с хлебом и задыхаются, когда у них припадок, а глаза у них смотрят в разные стороны. Нет, когда он вырастет, он пойдет по пабам, будет выпивать, как отец, кучу пинт, совать палец в горло и выигрывать пари, а деньги станет приносить домой матери, чтобы она не сходила с ума. Если уж я не настоящий католик, говорит Мики, значит, я обречен вечно мучиться в аду, так что могу, черт подери, делать все, что захочется.
Когда вырастешь, Фрэнки, говорит он, я тебе еще много всего расскажу. А пока ты мелкий, задницу от локтя – и того не отличишь.
Наш преподаватель, мистер Бенсон, очень старый человек. Целый день он рычит на нас и брызжет слюной. Ребята в первом ряду надеются, что он не заразный, потому что через слюну передаются всяческие болезни - а вдруг он чахоткой брызжет направо и налево. Он говорит нам, что мы должны выучить катехизис вдоль и поперек и даже наискосок. Нам надо знать Десять Заповедей, семь добродетелей, богословских и нравственных, семь таинств, семь смертных грехов и выучить наизусть все молитвы: «Радуйся, Мария», «Отче Наш», «Confiteor…», Апостольский символ веры, сокрушение о грехах, литанию Пресвятой Деве Марии. Все это нужно выучить на гэльском и по-английски, и если мы не можем вспомнить гэльское слово и произносим английское, мистер Бенсон впадает в ярость и лупит нас палкой. Будь его воля, мы изучали бы все на латыни. Латынь – это язык святых, получавших откровения от Господа Бога и его Пресвятой Матери, это язык ранних христиан, которые теснились в катакомбах, умирали на дыбах и на остриях мечей, или в пенной пасти бешеных львов испускали дух. Гэльский – язык патриотов, английский – язык предателей и доносчиков, и лишь латынь отворяет нам врата рая. На латыни молились мученики, когда варвары выдирали им ногти и дюйм за дюймом вырезали кожу. А вы, говорит он нам, вы позор для Ирландии и ее горестной многовековой истории, и место вам – в Африке, где вы поклонялись бы дереву какому-нибудь или кусту. Он говорит, что мы бестолочи и самый худший класс из всех, что ему доводилось готовить к Первому Причастию, но будьте покойны, он непременно сделает из нас католиков - выбьет из нас лень и вобьет освящающую благодать.
Брендан Куигли поднимает руку. Мы зовем его «Вопросником», потому что он вечно задает вопросы - удержаться не может. Сэр, говорит он, а что такое «освящающая благодать»?
Преподаватель закатывает глаза к небесам. Точно, Куигли покойник. Но он только рявкает: тебе-то какая разница, Куигли? Не твоего ума дело. Ты для того тут посажен, чтоб изучать катехизис и делать, что велят. И нечего задавать вопросы. И так на свете полно умников, которые задают вопросы – они вон до чего страну довели. И если в этом классе обнаружится хоть один охотник задавать вопросы, то я за последствия не отвечаю. Ты слышишь, Куигли?
Слышу.
Слышу кого?
Слышу вас, сэр.
Он продолжает речь. Кое-кому в этом классе никогда не узнать, что такое «освящающая благодать». А все почему? Потому что мы жадные. Я слышал, что болтают на школьном дворе про день Первого Причастия - счастливейший из дней. Говорим ли мы о том, что примем Тело и Кровь Господа Нашего? О нет. Эти жадные болтуны о деньгах говорят, о Коллекции. Они в красивых костюмчиках пойдут по домам и станут выклянчивать деньги. Но отложим ли мы хоть чуть-чуть, отправим ли в Африку негритятам? Вспомним ли о бедных язычниках, обреченных на вечные муки, потому что они не крещены и не имеют познания истинной веры? О чернокожих малышах, которым не суждено войти в мистическое Тело Христово? Лимб кишмя кишит негритятами, они там летают и рыдают от тоски по своим матерям, потому что их никогда не примут в невыразимую Славу Господа Нашего и славное собрание святых, мучеников и дев. О нет. Приняв Первое Причастие, мы бежим в кино, нам лишь бы изваляться в той мерзости, которую сеют по миру все эти приспешники дьявола из Голливуда. Верно, Маккорт?
Да, сэр.
Вопросник Куигли опять поднимает руку. Все переглядываются – жить ему что ли надоело?
Сэр, а что такое «приспешники»?
Преподаватель меняется в лице: сперва белеет, потом краснеет. Он стискивает губы, открывает рот, брызжет слюной, шагает к Вопроснику и вытаскивает его из-за парты. Он заикается и хрюкает, слюна летает по классу, и он охаживает Вопросника палкой по плечам, пониже спины, по ногам. Потом хватает его
