— Простите, — отозвался самый высокий, — мы лучше понимаем другого. — И он повернулся к Кэльвину: — Кто вы?
— Меня зовут Кэльвин О’Киф.
— Что это значит?
— Я мальчик. Молодой человек.
— Вы тоже боитесь?
— Не могу точно сказать.
— А что бы вы сделали с нами, если бы мы очутились на вашей планете?
— Застрелили бы, — честно признался Кэльвин.
— Значит, нам следует поступить так же?
Веснушки Кэльвина от волнения выступили четче, но он ответил спокойно:
— Лучше не надо убивать. Ведь мы здесь очутились не по своей воле. Моя планета Земля, и я бы, конечно, с большим удовольствием очутился на ней, чем здесь. Но мы вынуждены были остановиться здесь.
Заговорил самый маленький из троих, державший на руках Мэг:
— Может быть, они пока не привыкли к инопланетянам?
— Не привыкли! — воскликнул Кэльвин. — У нас их никогда и не было.
— Почему?
— Не знаю.
Средний из аборигенов дрогнувшим голосом спросил:
— А вы не с Темной планеты?
— Нет. — Кэльвин покачал головой. — За нами охотилось Нечто, и мы с ним сражались.
Высокий обратился к мистеру Мюррею:
— Вы — старший. Откуда вы? Отвечайте.
— С Камазота, — твердо ответил мистер Мюррей.
Трое оживились и зароптали.
— Но мы не жители Камазота, — спокойно продолжал папа. — Мы были там такими же инопланетянами, как здесь. Меня там заключили в тюрьму, а эти дети спасли меня. Темный мозг — Сам — захватил моего сына, малыша, и он остался на Камазоте.
Мэг попыталась сделать знак папе и Кэльвину, чтобы они так не откровенничали. Разве они не чувствуют опасности? Но щупальца зверя дотрагивались до нее, и ее волнение и гнев улетучивались, а по телу снова растекалась волна тепла. Пальцы рук и ног двигались свободно, почти без боли.
— Мы забираем девочку с собой, — сказал Самый маленький, державший Мэг.
— Не бросайте меня, как Чарльза! — крикнула девочка. От отчаяния тело скрючила ужасная боль, и Мэг застонала.
— Перестань сопротивляться, — сказал Самый маленький. — Ты себе делаешь хуже. Расслабься!
— Так говорил Сам! — крикнула Мэг. — Папа! Кэльвин! На помощь!
— Ваш ребенок в опасности, — сказал Маленький. — Доверьтесь нам.
— А вы ее спасете? — спросил мистер Мюррей.
— Постараемся.
— Могу я остаться рядом с ней?
— Нет, но вы будете недалеко. Мы чувствуем, что вы проголодались, устали и хотите искупаться. А как вы называете этого маленького ребенка? — спросил Самый маленький, обращаясь к Кэльвину.
— Девочка, — подсказал Кэльвин.
— Эта маленькая девочка нуждается в поддержке и особом уходе. Холод в Области… Как вы это назвали?
— В Области Мрака.
— Да. Область Мрака надолго леденит тех, кто в ней пострадал.
Трое склонились над Мэг и, казалось, гипнотизировали ее; движения щупалец были такими музыкальными и плавными, так напоминали движение подводных растений, что Мэг почувствовала себя в полной безопасности. Она прижалась щекой к груди Маленького и поняла, что его тело покрыто мягчайшим, нежнейшим серым мехом, который издавал тот же аромат, что доносил ветер.
Маленький укачивал Мэг, и она чувствовала, что замороженное, застывшее тело размякает. Такое облегчение не могло исходить от Самого. Сам мог только причинять боль. Значит, жители этой планеты хорошие. Они обязательно должны быть хорошими. Она глубоко вздохнула, как маленькая, и вдруг заснула.
Когда она пришла в себя, то лишь в подсознании осталось воспоминание о спазмах ужасной боли. Теперь боль ушла из тела. Она лежала на чем-то мягком в закрытом помещении. Было темно. Она различала только двигавшиеся вокруг нее высокие тени. Ее раздели и стали плавно втирать в тело что-то пахучее и теплое. Она глубоко вздохнула, потянулась и с удивлением обнаружила, что может двигаться, она не была больше парализована.
— Ты проснулась, кроха? — тихо спросил Самый маленький. — Чудной маленький головастик! Болит ли у тебя что-нибудь?
— Нет.
— Ты снова живая и теплая?
— Мне очень хорошо. — Она попыталась сесть.
— Нет, лежи смирно. Тебе еще нельзя жить в полную силу. Скоро будет готов для тебя меховой костюм, а потом мы тебя покормим. Тебе даже нельзя будет кушать самой. Область Мрака не отпускает свои жертвы так просто.
— А где папа и Кэльвин? Они отправились назад за Чарльзом?
— Нет. Они едят и отдыхают. А мы стараемся поближе познакомиться с тобой и понять, как тебе лучше помочь.
— Почему здесь так темно? — спросила Мэг.
— Что такое темно? Мы не понимаем. Твой отец и Кэльвин тоже спрашивали об этом. Они сказали, что сейчас на нашей планете ночь и они ничего не видят. Они сказали, что наша атмосфера мутная и закрывает от нас звезды, и очень удивились, когда мы сказали, что знаем музыку и движение звезд намного лучше, чем на вашей Земле, где некоторые из вас часами сидят у особых приборов — кажется, телескопов — и изучают звезды. Мы не понимаем, что такое “видеть”.
— Ну, это когда можешь сказать, как выглядит что-нибудь, — растерянно попробовала объяснить Мэг.
— Мы не знаем, как выглядят вещи, но мы знаем, что они из себя представляют. Наверное, это очень примитивное свойство — видеть.
— Что вы! — воскликнула Мэг. — Это самый замечательный дар в мире!
— Какой странный должен быть ваш мир! — сказал Самый маленький. — А попробуй мне объяснить, что такое свет, без которого вам так трудно.
— Ну, мы без него ничего не видим, — сказала Мэг, осознав, что не в состоянии объяснить, что такое зрение, свет, темнота. Ведь жители этой планеты всегда были слепыми.
— Наверное, жизнь на вашей планете очень трудная. Ты мне расскажешь о ней потом, когда совсем выздоровеешь.
— Хорошо, — пообещала Мэг, но знала, что не сможет объяснить ни сейчас, ни потом, что значит видеть мир, потому что те, кто жил здесь, по-своему ощущали, знали и понимали его. И Мэг показалось, их восприятие мира намного совершеннее, чем у нее, родителей, Кэльвина и даже у Чарльза Уоллеса. — Чарльз Уоллес! — вдруг вспомнила она. — Они думают, как его спасти?! Мы же не знаем, что Сам делает с ним! Пожалуйста, помогите нам!!!
— Конечно, конечно, маленькая! Сейчас как раз все собрались, чтобы обсудить, как лучше вам помочь. До сих пор нам ни разу не доводилось говорить с пришельцами, вернувшимися с этой страшной планеты, поэтому, хотя твой папа винит во всем себя, мы поняли, что он уникальное создание, раз вырвался с Камазота, да еще вырвал вас. Но мальчик, я понимаю, необыкновенный мальчик, очень дорогой вам
