оппонента. В школе, будучи старостой, он таким образом добивался того, что его боялись; резкие и хлесткие, словно удары кнута, исполненные сарказма реплики способны были морально уничтожить любого мальчишку. Это же помогало ему и в Оксфорде во время студенческих дебатов, а теперь, в палате общин, он уже мастерски владел подобной тактикой.
Сейчас он пытался использовать ее в надежде обезоружить эту хорошенькую ясноглазую особу, которая, несмотря на свою молодость, была самым опасным в его жизни противником.
Элизабет устроилась на краешке кресла. Под ее холодной красотой скрывалось невероятное нервное напряжение. Она внимательно смотрела на Аманду, пытаясь по лицу угадать ее мысли. Элизабет непрерывно покручивала на пальце обручальное кольцо, и это было единственное, что выдавало ее волнение.
Вполне понятно, подробности о брошенном дитя любви, о далеко не рыцарском отношение к матери ребенка – теперь, кстати, известной киноактрисе, стань они известны публике – и на карьере Симона можно поставить крест. И это было особенно опасно сейчас, когда Симон получал от премьера недвусмысленные намеки на то, что пост в Кабинете министров ему обеспечен. Элизабет внутренне содрогнулась, представив, как пресса бросится смаковать эти пикантные новости, как отреагируют на это политические соратники Симона. В глубине души каждый, возможно, и позавидовал бы его связи с такой женщиной, как Леони О'Брайен, но большая политика диктовала свои, особые правила игры: личные интересы и пристрастия должны быть принесены в жертву общественной морали. Крах карьеры Симона, несомненно, и ее, Элизабет, жизнь превратит в сплошное страдание. Так что в интересах их обоих было во что бы то ни стало убедить девочку молчать.
Симон заговорил первым.
– Так что именно ты хочешь от меня? – спросил он. Элизабет напряглась, а Аманда беспомощно переводила взгляд с одного на другого, явно не уверенная в себе.
– Я… я надеялась… – запинаясь, начала она. Симон сощурился, словно почувствовав слабость противника, и уже ощущал себя более уверенным в исходе поединка. – Я надеялась стать членом вашей семьи. Вот чего я всегда хотела.
– Об этом не может быть и речи, – оборвал ее Симон. – Как мы объясним твое отсутствие все эти годы? К тому же, как ты сама нам только что сказала, твоей семьей были эти Уиллоуби, они тебя воспитали, и, должен сказать, вполне прилично.
– Но это же не настоящая моя семья. Я никогда не чувствовала себя ее членом. Они совсем на меня не похожи, – выпалила Аманда. Она заранее настраивалась на холодный прием, но полное безразличие Симона больно задевало. Сердце защемило, когда она поняла, что отец однозначно отказывается от нее. Второй раз в жизни. Тогда Аманда сменила тактику. – Конечно, они присматривали за мной, как могли, но я бы очень хотела учиться в университете. К сожалению, Арнольд, мой отец, – голос ее задрожал, – умер. Так что теперь я лишена такой возможности.
Элизабет смягчилась при этих словах, но Симон так и не дрогнул.
– Очень жаль, конечно, но не всегда мы имеем в жизни все, что хотим, не так ли? – парировал он. Его бойкий ответ вновь шокировал Аманду, и она поняла, что единственный способ пробить ледяной фасад этого человека – ее отца – это говорить напрямую.
– Я бы и сама смогла решить проблему с университетом, – бодро сказала она, – но это так дорого.
Элизабет испытывала неловкость от такого разговора. Она вовсе не намерена была терпеть его и дальше, но Симон вдруг сам прервал беседу.
Он отошел от камина и дернул за веревку звонка. Не обратив внимания на последнее замечание Аманды, он сказал:
– Думаю, мы можем продолжить за чаем.
– Отличная идея, ты, должно быть, устала, Аманда, – спокойно, по-дружески, сказала Элизабет, вступая в разговор.
Дверь открылась, и вошла Джанет. Пока Симон отдавал распоряжения насчет чая для них троих, Аманда пыталась разобраться в своих впечатлениях. Симон, конечно, очень хорош внешне, рассуждала она, но каков мерзавец! Даже не счел нужным притвориться, что рад увидеть свою давно потерянную дочь. Арнольд, хотя и старый дурак, и то обошелся бы с ней лучше. Элизабет, напротив, была очень мила. В ней было что-то располагающее к доверию. Аманда решила, что предпочтительнее иметь дело с женой отца, а не с ним самим.
– Аманда, – прервала Элизабет ее размышления, – думаю, тебе бы хотелось помыть руки перед чаем. Джанет проводит тебя. – Тон ее не требовал возражения, и Аманда поймала себя на том, что послушно встает и следует за приветливой экономкой.
Как только Аманда вышла из комнаты, Симон быстро подошел к жене.
– Лиз, что нам делать, черт возьми? – Элизабет же теперь точно знала, что делать; именно этого от нее и ожидал муж. Она еще никогда его не подводила.
– Проводи ее, но, ради всего святого, будь с ней предельно вежлив, дорогой.
– Ты думаешь, она обратится в прессу? – Он нервничал, был резок и тороплив. Все нужно было решить до прихода Аманды.
– Нет, если ты будешь вести себя с ней иначе, – настаивала Элизабет. – Скажи ей, что сожалеешь о том, что произошло, что ты тогда поступил так, как считал разумным, и что постараешься заслужить ее прощение.
– Все это дельце может оказаться специально подстроенным, – раздраженно сказал Симон.
– Не думаю, дорогой, – тихо ответила Элизабет. – В конце концов, это можно легко проверить.
Симон мерил шагами комнату.
– Необходимо пресечь все это в зародыше, Лиз, иначе мы можем оказаться в большой беде. – Он вдруг резко остановился и, обернувшись, с улыбкой посмотрел на жену, словно его осенила блестящая идея. – Знаю: ты поговоришь с ней, – мягко предложил он. – Ты лучше меня разбираешься в подобных делах.
Они какое-то мгновение смотрели друг на друга, потом Элизабет медленно произнесла:
– Да… неплохая идея. Думаю, мне удастся подобрать к ней ключик. – Она в очередной раз убедилась в том, как необходима Симону.
Когда Аманда вернулась в гостиную, Симона там уже не было. Элизабет, дружелюбно протягивая ей руки, тепло сказала:
– Я так сожалею, моя милая, ты, наверное, переживаешь самый тяжелый момент в своей жизни, но ты должна понять и моего мужа. Видишь ли, все это обрушилось на него как снежный ком. Когда ты вышла из комнаты, он был в таком жутком состоянии – совершенно выбит из колеи. Надеюсь, ты простишь ему недолгое отсутствие.
Недоверие, промелькнувшее в лице Аманды, испугало Элизабет: она подумала, что зашла слишком далеко. Опустившись на диван, она поспешно добавила:
– Это его кажущееся безразличие – своего рода игра. Так он привык разговаривать со своими оппонентами в парламенте. Симон – такой человек, который никогда не выдает своих истинных чувств. И он просто не знает, что делать в таких деликатных ситуациях.
– Как вам, должно быть, тяжело, – холодно заметила Аманда.
– С годами я привыкла. Но, пожалуйста, Аманда, пойди, сядь со мной. – Она жестом указала ей место рядом с собой на диване. Аманда неохотно исполнила ее просьбу, чувствуя, что разговор в том ключе, как она задумывала, не состоится, а ее, вполне вероятно, просто вышвырнут отсюда.
– Я буду с тобой полностью откровенна, – искренне сказала Элизабет. – Ты думаешь, что проиграла, не так ли? Но знай: это не так. Симон не создан для семьи. Он совсем не занимается детьми, даже не видит их толком. Его это просто не интересует, понимаешь? Для него главное – карьера. В ней вся его жизнь. Но мы, кажется, зашли в такие дебри! – сказала она с легкой укоризной и рассмеялась.
Аманда почувствовала, как закипают слезы в глазах, и Элизабет взяла ее за руку, стараясь успокоить.
– Пожалуйста, попытайся простить его. Он был очень молод, когда ты родилась, а теперь он так хочет с тобой помириться. Что скажешь? Готова ли ты простить его?
– У меня, кажется, не такой уж большой выбор, не так ли? – сухо сказала Аманда. Она чувствовала себя сбитой с толку, обезоруженной этой выдержанной, разумной женщиной, которая совершенно неожиданно
