вовсе не собирался пренебрегать возможностью завязать дружеские отношения с такой влиятельной дамой. Он пришел на просмотр от имени Питера Ходжа и Дональда Флауэрса – основателей и владельцев солидного и преуспевающего в течение уже многих лет театрального агентства. Оба они были актерами, и их профессиональное чутье в сочетании с талантом всегда помогало находить будущих 'звезд' среди юных дарований.
Найджел был полон решимости показать себя с лучшей стороны, достойным членом команды. Он пришел на премьеру с твердым намерением открыть 'звезду' или умереть в тщетной попытке. А пока, призвав на помощь все свое обаяние, он готов был болтать с кем угодно, кто мог бы оказать ему поддержку в настоящем и будущем. Шум в баре, однако, стоял оглушительный.
– Извините, не расслышала вашего имени, – прокричала Милисент, отпуская наконец его руку.
– Найджел Бекштайн! – проревел он в ответ. – На прошлой неделе мы с вами говорили о Дэниеле Бурне.
– В самом деле? – Ее вопрос прозвучал так, словно она не имела ни малейшего представления о том, кто такой Дэниел Бурн.
– В прошлом году он получил приз Гордона, припоминаете? – с настойчивостью продолжал Найджел. Милисент отчетливо вспомнила телефонный разговор с довольно настырным молодым человеком, который пытался уговорить ее дать Дэниелу шанс. Но они оба знали, что, с призом или без него, Дэниел был далеко не 'звездным' героем. Несомненно, привлекательный внешне и довольно хороший актер; но для Найджела так и осталось загадкой, как ему удалось получить такую престижную награду. Дэниел был слишком уж флегматичный, бесстрастный, хотя надежный и упорный в работе – в общем, прекрасный парень. Найджел считал, что Дэниел был бы неплох на вторых ролях и что с возрастом, возможно, станет хорошим характерным актером.
Но сейчас ему не хватало того главного элемента, без которого нет 'звезды': взрывного блеска. Это свойство не поддавалось определению; для Найджела оно ассоциировалось, скорее, с сексуальной энергией. Многие называли это харизмой или стилем; но Дэниел, великолепный внешне, хотя и обладал в какой-то степени этими качествами, никогда не смог бы зажечь своей игрой. Милисент Джеймс провести было трудно, и Найджелу так и не удалось продать ей Дэниела.
– Как идут дела? – спросил он, решив выжать максимум из представившейся возможности. Милисент сейчас работала над грандиозным проектом для лондонского театра 'Олд-Вик' под руководством великого Алекса Тейлора. Поставленная в театре, пьеса затем должна была стать основой телевизионного фильма. Контракты со всеми актерами, занятыми в ней, планировали подписывать сразу на срок не менее года, профессиональные призы и финансовое вознаграждение стоили того, чтобы за них бороться; так что конкуренция среди желающих попасть в участники проекта обещала быть жесткой. В среде театральных агентов было неспокойно: заполучить в клиенты актера-претендента на роль в зарождавшемся фильме было делом заманчивым и сулило агенту-счастливчику лавры победителя.
– Все еще смотрим претендентов. Их тьма, – весело ответила Милисент. 'Лгунья ты, корова, – подумал Найджел, – вы же рассматриваете только горстку избранных'.
– Вам уже принесли что-нибудь выпить? – совсем не в тон своим мыслям вежливо поинтересовался он.
– Нет, но, думаю, кто-нибудь сейчас принесет. – И она огляделась по сторонам, явно утомленная беседой.
– Позвольте мне, – сказал Найджел. – Дайте-ка я угадаю. 'Джи энд Ти', я прав? – торжествующе произнес он.
– Да, – ответила она, слегка раздраженная его настойчивостью. И, прежде чем она успела остановить его, Найджел пробился к бару и заказал выпивку. Когда он вернулся, Милисент уже разговаривала с Феликсом Ламонтом, известнейшим антрепренером, чью картину она очень хотела снять. – О, благодарю, – небрежно бросила она Найджелу, протянув руку за стаканом, и вернулась к прерванному разговору с Ламонтом. Найджел минуту-другую покрутился вокруг, видя перед собой лишь их спины, но было ясно, что Милисент не намерена представлять его своему собеседнику.
– Что за пьеса сегодня? – услышал он ее вопрос. 'Я же только что сказал тебе: 'Тайная подмена', ты, грубая сука', – подумал Найджел. Итак, было очевидно, что Дэниелу совсем не светит получить у нее роль, хотя она и обмолвилась, что его можно будет включить в окончательный список претендентов. 'Не хочет связывать себе руки', – решил Найджел. Проклятье! И ведь не приняла ни одного их предложения. Поражение в поединке, который, казалось, начинался так хорошо, выбило его из колеи. Как он ненавидел эти сборища! Всегда одни и те же сморщенные лица. Каждый играет только на себя. И это перспектива всей его жизни.
Найджел на мгновение погрузился в свои излюбленные грезы. Он сидит за огромным столом, где- нибудь в Уэст-Энде, и разговаривает по телефону с Милисент Джеймс или с кем-нибудь еще, ей подобным. Нет. Именно с Милисент Джеймс, решил он. Да, он говорит с Милисент и заставляет себя упрашивать отдать ей одного из его клиентов. Суммы, которые она предлагает, бешено ползут вверх, а он все отвечает 'нет'. В конце концов звучит его 'да' умопомрачительной цифре, при условии, что он получает персональное вознаграждение и процент от кассы.
Он глубоко вздохнул, взволнованный столь радужной перспективой. Его день придет, и Милисент будет ползать на коленях у его ног. Пронзительный звонок вернул его к реальности. Публика уже просачивалась в зал. Деньги на театр были собраны в свое время по воззванию бывших выпускников академии, и помещение театра, хотя и небольшое, было хорошо оборудовано. Вот уже несколько лет академия успешно сотрудничала с художественной школой, специализировавшейся в театральном дизайне, и ученики школы оформляли сцену, готовили костюмы для студенческих постановок. Успех такого подхода был налицо: актеров вдохновляло сознание того, что для каждого из них специально разработан костюм, а ученики художественной школы получали возможность увидеть свои работы на сцене, а не только на выставках или в эскизах.
По традиции занавес поднимали еще до прихода зрителей в зал, так что сцена была открыта вниманию заинтересованных лиц, которые могли еще до начала спектакля оценить работу дизайнеров.
Для 'Тайной подмены' сцену оформили очень выразительно; чувствовался высокий стиль при одновременной простоте декораций, установленных на покатом, тускло мерцающем оловянном полу. Зловещие своды, нависавшие над сценой, создавали ощущение грядущей трагедии; одинокий стул, в витиеватом стиле рококо, был задрапирован блестящим пурпурным шелком. Зрители постепенно занимали свои места, и в гуле голосов пробивался одобрительный шепот. Уровень приглашенных был слишком высок, и от сознания этого еще сильнее бились сердца и без того взволнованных, полных надежд выпускников, томящихся за сценой в ожидании выхода.
Найджел Бекштайн занял свое место и принялся изучать актерский состав. Интересно, мелькнет ли среди этих неизвестных имен дарование, в котором он угадает неуловимое 'звездное' качество? И вот свет в зале погас. Зазвучал клавесин – яростно и зловеще, эхом разнесшись над пустой сценой. Пьеса началась. Первыми вышли двое актеров; их движения были угловаты, не хватало раскрепощенности. И вот на сцене – героиня, Беатрис Джоанна, в сопровождении служанки. Найджел почувствовал легкое волнение. Актриса, игравшая роль Беатрис Джоанны, была невысокого роста, изящная, с бледным выразительным лицом; роскошные темно-каштановые волосы были зачесаны назад и схвачены лентой; на открытом лице выделялись высокие скулы. Еще до того, как она произнесла свою первую реплику, внимание зала уже было приковано к ней, и Найджел, выпрямившись в кресле, стал наблюдать. Он с интересом следил за ее движениями в ожидании услышать ее голос. И вот она заговорила.
БЕАТРИС: Да вы школяр, сэр.
АЛСЕМЕРО: Причем очень слабый.
БЕАТРИС: Ну, и к каким же наукам относится любовь, о которой вы говорите?
АЛСЕМЕРО: Из ваших уст я слышу только музыку…
Найджел был с ним вполне согласен. Это действительно была настоящая музыка. Героиня была хороша собой, и голос у нее был божественный. По ходу пьесы Найджел убедился, что она к тому же обладает индивидуальностью, умна и вместе с тем очень ранима. К концу первого действия Найджел уже твердо знал, что открыл свою 'звезду'. Он тут же напрочь забыл о Милисент Джеймс и, лишь когда увидел ее в баре, подумал про себя: 'Ты будешь ползать на коленях гораздо раньше, чем думаешь, Милисент. Отныне я
