– То есть он не станет улаживать это дело, даже в качестве личного одолжения, – резюмировал Молдовски.
– Эта женщина – неприкаянная грешница, она не способна должным образом воспитывать ребенка. Вот что он сказал мне – дословно, Малкольм. Плюс к тому на каждом шагу цитировал Библию.
– Плохо дело.
– Да, – подтвердил Дилбек. – В общем-то, этот обед ничего не дал.
Молдовски размышлял, постукивая друг об друга костяшками согнутых пальцев.
– Так... А если положить ему на лапу пачку наличных? Возьмет? Как тебе показалось?
– Это против его принципов, – покачал головой Дилбек. – Но, насколько я понял, леди сама могла бы решить свой вопрос...
На шее Молдовски вздулась вена, и стало видно, как в ней пульсирует кровь.
– Погоди, погоди. Я правильно понял тебя – она получит опеку над ребенком лишь в том случае, если ляжет под судью?
– Он сказал, что готов обдумать этот вариант.
Молдовски вздохнул.
– Знаешь, что я тебе скажу, Дэвид? Ты просто король дипломатии. Правительству следовало послать тебя на переговоры по стратегическому вооружению. – Он принялся шагать по комнате. – Кто он вообще такой, этот вонючий судья? Библию, видите ли, цитирует! Такому больше подошла бы «Кама Сутра»!
– Малкольм, – окликнул его конгрессмен, – что же все-таки нам делать?
Подойдя к нему вплотную и глядя глаза в глаза, Молдовски взял его за локти (до плеч дотянуться ему не удалось).
– Киллиан не пойдет на это, – сказал он. – И она не пойдет. Черт тебя побери, Дэви, я не всегда бываю в ладах с моралью, но и я бы не пошел на это. Мне много приходилось выслушивать всяких мерзостей, но такое – в первый раз.
Концентрация паров одеколона вокруг Молди была так высока, что у конгрессмена заслезились глаза.
– Судья не возьмет денег, Малкольм, – пробормотал он, тщетно пытаясь высвободиться. – Я пробовал.
– Тогда дело действительно плохо.
– Не возьмет – даже для своей кампании, – продолжал Дилбек. – Я предложил сделать это по официальным каналам, но он отказался. Он же метит на пост федерального судьи, и ему нужна кристально чистая биография. А о политиках мнение у него – хуже некуда.
Шум льющейся воды, доносившийся из ванной, прекратился. Дилбек резко обернулся в ту сторону; глаза его мгновенно приобрели то специфическое, рассеянно-мечтательное выражение, которое всегда замечал в них Молдовски, когда конгрессмен предвкушал плотские утехи – хотя бы в самой отдаленной перспективе.
– Ты безнадежен, Дэвид, – проворчал он.
– Что? – переспросил Дилбек, облизывая нижнюю губу.
– Ты безнадежен, говорю. Иди к своей красотке. Меня можешь не провожать.
– Спасибо, Малкольм.
– И постарайся, чтобы хоть сегодня обошлось без проблем.
– Само собой, само собой, – закивал конгрессмен. – Эрб будет поблизости.
– Отлично, – сказал Молдовски, а про себя подумал: конечно, Эрб Крэндэлл знает свое дело, но он один, а бывают вечера и ночи, когда к Дилбеку для верности следовало бы приставлять двоих.
Когда Молдовски ухе выходил из холла, дверь ванной распахнулась, и его окутало целое облако душистого, сладко пахнущего пара. На пороге появилась Ив – распаренная, разрумянившаяся, с еще влажной кожей и мокрыми волосами. Если Молдовски и смутился немного, он не показал этого. Вежливо отступив в сторону, он пропустил женщину в дверь, вполголоса заметив:
– У вас осталось мыло на ушах.
Пару часов спустя конгрессмен Дэвид Дилбек являл собою воплощение удовлетворенности и абсолютного довольства. Он разнеженно улыбался, пускал кольца дыма, напевал под музыку и тихонько притопывал ногами, попивая свежеприготовленный коктейль из рома с кока-колой, что еще больше улучшало его и без того лучезарное настроение. Справа от него, со стаканом апельсинового сока в руке, сидел Эрб Крэндэлл, но не столько пил, сколько поминутно с беспокойством оглядывался на дверь – не появились ли блюстители порядка. Человек, сидевший слева от конгрессмена, по имени Кристофер Рохо, был занят другим делом: сложив пятидесятидолларовую банкноту «голубком», он пустил его в сторону сцены, где танцевала девушка в компании бирманского питона добрых футов девяти длиной, обвившегося вокруг ее обнаженного тела. Челюсти змеи были плотно обмотаны клейкой лентой, а на морде кто-то нарисовал ей усики щеточкой – некий намек на Гитлера, как показалось Эрбу Крэндэллу.
– Это просто великолепно! – с энтузиазмом заметил Дилбек. – Девочка что надо, правда, Эрб? А змея!
– Угу, – отозвался Крэндэлл. – Не жизнь, а малина.
Танцовщица, выступавшая под именем Лорелеи, ухитрилась намотать на себя питона весьма интригующим образом: его хвост спускался с ее спины как раз по ложбинке между ягодицами и, пройдя между ног, элегантно загибался кверху, на голый живот.
– Как она его выдрессировала! – восхищенно заметил Дилбек.
