Конгрессмен покосился на стоявшее уже довольно высоко солнце.
– Мы успели что-нибудь сделать этой ночью?
– Понятия не имею.
– Я тоже, – сознался Дилбек. – Но, кажется, все-таки да. Хотя кто его знает...
– Надеюсь, что да. Уж за тысячу-то баксов!
Дилбек поморщился.
– Это ты столько им дал?
– По пять сотен на каждую. Ну и что? – Голос Рохо прозвучал сухо и визгливо. – Для меня это – тьфу! Просто деньги и ничего больше.
Дилбек чувствовал, что ему становится все жарче. Шея и плечи стали влажными от пота. Дилбек не знал и не помнил, куда делась его рубашка, и только понадеялся, что это одна из танцовщиц братьев Линг в порыве страсти разорвала ее в клочья.
А Рохо между тем продолжал свою речь.
– Мы живем в безумном мире, Дэви. В свихнувшемся мире! Я даю какой-то девице пять сотен только за то, что она поехала со мной прогуляться. А бедолаги, которые рубят этот тростник, – он широким жестом обвел расстилавшиеся вокруг поля, – получают столько за три недели работы.
– Ты это серьезно? – спросил Дилбек.
– Эта страна – нечто особенное, друг мой. А сейчас я должен найти свои брюки.
К тому моменту, когда им удалось добраться до лимузина, Крис Рохо уже еле передвигал ноги, а у Дэвида Дилбека начала кружиться голова: первый симптом теплового удара. Пьер распахнул дверцу им навстречу и держал ее открытой все время, пока они неуклюже забирались в машину, на заднее сиденье. Обе девушки спали. Рубашка Дилбека и брюки Криса Рохо, изрядно помятые, валялись на полу. Конгрессмен подцепил из портативного холодильника горсть льда и шлепнул ее себе на лоб.
– До чего же жарко, черт побери! – пробормотал он.
– Это Флорида, дорогой мой, – буркнул в ответ Крис Рохо.
Безмолвный, как всегда, Пьер, сидевший на своем месте, повернулся к ним, взглядом испрашивая указаний.
– Поближе к цивилизации, – скомандовал Рохо. – И побыстрее!
Несясь к цивилизации со скоростью девяносто миль в час, Дилбек тупо смотрел в окно, за которым, сливаясь в сплошную зеленовато-коричневую ленту, мелькали бесчисленные высокие, словно уходящие в небо, стебли. Тростник стоял стеной до самого горизонта. Дилбеку не верилось, что человеческое существо способно работать в этом пекле от рассвета до темноты Ему приходилось слышать и читать, что труд на тростниковых плантациях очень тяжел, но, видит Бог, он даже и представить не мог себе такого.
– Сколько ты платишь им? – спросил он Криса Рохо.
– Кому – девочкам? Я же сказал: по пять сотен каждой.
– Нет, рубщикам тростника.
– А-а, этим... – Ему никак не удавалось попасть ногой в штанину измятых брюк. – Отец говорит, до тридцатки в день. Все зависит от того, в каком настроении главный. Но, если вычесть жилье, питание, выпивку и курево, кто знает, сколько там остается? Да и медицинское обслуживание тоже недешево.
– Господи Боже! – пробормотал конгрессмен.
– Да не переживай ты! Они все равно приезжают каждый год. По сравнению с Санто-Доминго у нас здесь просто роскошные заработки.
– Как долго они работают?
– Пока не уберут весь тростник, – беспечно отозвался Крис Рохо. – Отец говорит, что хороший рубщик выдает по тонне в час, можешь себе представить? По тонне! Просто потрясающе, на что способен человек, если имеет соответствующий стимул.
Дэвид Дилбек отвернулся от окна и закрыл глаза. Ему стало нехорошо при одной мысли обо всем этом.
Судья никак не ожидал, что Эрин подсядет к его столику, и потому слегка испугался.
– Вы помните меня? – спросила она. – Мать, которой нельзя доверить воспитание ее ребенка.
Чтобы скрыть замешательство, судья отпил глоток из стоявшего перед ним стакана.
– Я надеялся, что вы пришли просто посидеть со мной, – выдавил он наконец.
Эрин сделала усилие, чтобы оставаться спокойной. В перерыве между своими выходами она выпила два мартини. Она почти никогда не позволяла себе этого во время работы, но сейчас... Джерри Киллиан погиб, и даже самая отдаленная причастность к убийству могла лишить ее возможности вернуть себе дочь. Ослепленный любовью, движимый желанием помочь, он, возможно, недооценил тех, с кем собирался иметь дело. Как далеко успел он зайти? Добрался ли он уже до этого конгрессмена? Эрин необходимо было разузнать как можно больше, прежде чем рассказать сержанту Гарсиа о собственной роли во всей этой истории. Самый короткий путь к информации лежал через судью, но он же являлся и наиболее рискованным.
Эрин решила предпринять обманный маневр.
– Я хотела бы, чтобы вы выслушали и мою точку зрения на вопрос об опеке над моей дочерью.
– Я уже слышал ее – в суде.
