— И что случилось? — заинтересовался инспектор.
— Диллон нарушил приказ, и бомба, предназначавшаяся полицейскому патрулю, убила полдюжины детей. Мы преследовали его, и он попытался избавиться от нас.
— Но ему это не удалось?..
— Мы не были просто любителями. — Голос Броснана вдруг изменился, стал более грубым, циничным. — Он продырявил мне плечо, а я всадил ему пулю в руку. Тогда-то он впервые и исчез, очевидно, где-то в Европе.
— И вы его больше не встречали?
— Я был в тюрьме, инспектор, четыре года, с тысяча девятьсот семьдесят пятого, на острове Бель. Но вы отвлекаетесь от сути. Он работал некоторое время с человеком по имени Фрэнк Барри, еще одним ренегатом ИРА, подвизавшимся на европейской сцене. Страшный человек этот Барри. Вы помните его?
— Да, профессор, конечно, — ответил Арну. — Помнится, он пытался совершить покушение на лорда Каррингтона, британского министра иностранных дел, во время его визита во Францию в тысяча девятьсот семьдесят девятом, в очень похожих обстоятельствах, очень похожих на этот недавний случай.
— Вероятно, Диллон пытался скопировать ту операцию. Он обожал Барри.
— Которого вы убили, насколько я помню?
— Извините меня, — сказала вдруг Анн-Мари. Она вскочила и направилась в дамскую комнату.
— Мы расстроили ее, — заметил Арну.
— Она беспокоится за меня, полковник, боится, что обстоятельства могут снова вложить пистолет в мою руку и я покачусь на самое дно.
— Да, я понимаю, друг мой. — Арну встал и застегнул пальто. — Мы отняли у вас много времени. Передайте мои извинения мадемуазель Оден.
Савари сказал, прощаясь:
— За ваши лекции в Сорбонне, профессор, студенты должны любить вас. Уверен, у вас всегда полная аудитория.
— Всегда, — ответил Броснан.
Он смотрел, как они уходят. Вернулась Анн-Мари.
— Прости, что так получилось, дорогая, — обратился он к ней.
— Это не твоя вина. — Она выглядела уставшей. — Я думаю, мне лучше пойти домой.
— Ты не вернешься в мою берлогу?
— Сегодня нет. Возможно, завтра.
Официант принес счет, на котором Броснан поставил свою подпись, помог им надеть пальто и проводил до дверей. На улице снег тихо сыпался на булыжную мостовую. Мари поежилась и повернулась к Броснану:
— Ты изменился, Мартин, когда разговаривал с ними. Ты снова становишься тем человеком.
— Тебе так показалось? — спросил он, зная, что девушка права.
— Я возьму такси.
— Позволь мне поехать с тобой.
— Нет, лучше не надо.
Он смотрел, как она уезжает, потом повернулся и зашагал в другую сторону. В его голове были мысли только о Диллоне: «Где он сейчас и что делает?»
Баржа Диллона стояла на приколе в небольшом заливчике у набережной Святого Бернара. В основном здесь стояли моторные катера, прогулочные суда, покрытые на зиму брезентом. Внутри баржа была оборудована на удивление роскошно: салон облицован красным деревом, два прекрасных дивана, телевизор. За ним располагалась каюта, служившая ему спальней, к которой примыкала небольшая душевая. Кухня была с другой стороны, небольшая, но очень современная. Здесь было все, чего могла пожелать душа хорошего повара. Диллон стоял, ожидая, когда закипит чайник. Он услышал шаги на палубе, выдвинул ящик шкафа, достал вальтер, снял его с предохранителя, засунул за пояс и вышел.
Макеев спустился по трапу и вошел в салон. Отряхнувшись от снега, снял пальто.
— Что за ночь! Проклятая погода.
— Хуже, чем в Москве? — спросил Диллон. — Хочешь кофе?
— Пожалуй.
Макеев налил себе коньяку из бутылки, стоявшей на буфете. Ирландец вернулся с двумя большими фарфоровыми кружками.
— Что случилось? — поинтересовался Диллон.
— Прежде всего, мне донесли, что братья Жобер мертвы, убиты. По-моему, очень мудрое решение…
— Перефразируя бессмертную фразу из старой картины Джеймса Кэгни, это их ожидало. Что еще?
— Всплыл старый друг из твоего туманного прошлого, некий Мартин Броснан.
— Святая Богородица! — Диллон на мгновение застыл. — Мартин? Мартин Броснан? Из какого проклятого места он вылез?
— Он живет здесь, в Париже, недалеко от тебя: вверх по реке, на набережной Монтебелло, в угловом доме напротив собора Парижской Богоматери. Очень импозантный подъезд. Отсюда можно дойти пешком. Ты не ошибешься, на фронтоне здания — леса: какие-то ремонтные работы.
— Очень подробное описание, — сказал Диллон. — Почему ты мне это говоришь?
Он взял из буфета бутылку виски «Бушмилз» и плеснул себе в кружку.
— Идя к тебе, я посмотрел на этот дом.
— Какое отношение все это имеет ко мне?
Макеев рассказал ему все: про Макса Арну, Савари, Таню Новикову в Лондоне.
— Итак, — сказал он в заключение, — мы знаем, что собираются делать наши друзья.
— Эта девица, Новикова, может оказаться очень полезной для меня, — заметил Диллон. — Будет она играть по нашим правилам?
— Нет проблем. Она работала на меня несколько лет. Очень умная молодая женщина. Как и я, она не в восторге от перемен, происходящих сейчас у нас дома. Ее начальник — другое дело. Полковник Юрий Гатов. Всей душой за перемены. Один из «новых».
— Да, она может быть полезной, — повторил Диллон.
— Следует ли понимать тебя так, что ты собираешься в Лондон?
— Когда я решу, обязательно сообщу тебе.
— А Броснан?
— Я могу пройти мимо него по улице, и он не узнает меня.
— Ты в этом уверен?
— Жозеф, я могу пройти мимо тебя, и ты меня не узнаешь. Ты ведь никогда не видел, как я меняюсь, не так ли? Ты приехал на своей машине?
— Конечно, нет. На такси. Назад поеду так же.
— Я надену пальто и немного пройдусь с тобой.
Диллон вышел. Макеев застегнул пальто, налил себе коньяку. Сзади послышался какой-то звук. Он обернулся. Перед ним стоял сгорбившийся Диллон в кепке и плаще. Даже его лицо казалось другим. Выглядел он лет на пятнадцать старше. Перемена была невероятной.
— Черт, это поразительно! — воскликнул Макеев.
Диллон выпрямился и усмехнулся:
— Жозеф, старина, если бы я остался в театре, то теперь был бы уже королем сцены. Пошли.
Снег только слегка прикрыл землю, проходившие по Сене баржи и освещенный прожекторами собор Парижской Богоматери, который как бы плыл в ночи. Они дошли до набережной Монтебелло, не встретив ни одного такси. Макеев сказал:
— Вот и жилье Броснана. Ему принадлежит вся эта часть дома. Кажется, мать оставила ему богатое наследство.
— Это точно? — спросил Диллон, вглядываясь через оплетавшие дом леса.
