за Камнем Семи Звезд с момента его повторного обнаружения. Эдвин — слуга короны. Клуб 'Диоген' и его подобия в странах союзников хотят завладеть 'Семью Звездами', чтобы использовать его как военное оружие.
—
Как камень может выиграть войну?
—
Считайте его линзой. Он может фокусировать мощные разрушительные силы. Похоже, у него специфическая цель. Это средство уничтожения империй.
—
Вроде Германии и Японии? Звучит неплохо.
—
Не говорите так. Вы просто не поняли до конца, что это значит. Победить недостаточно. Вы должны победить, не запятнав себя, иначе вы просто копите долги, расплачиваться за которые придется следующим поколениям. Эдвин может дать этому рационалистическое объяснение; я не могу. Конечно, скорее всего, я окажусь в этом мире, чтобы пройти через то, с чем будущим поколениям придется мириться.
—
Камень нужен Маунтмейну, чтобы помочь Гитлеру?
—
И себе. Его род верит в судьбу. Он возглавляет некую организацию, именуемую Орденом Овна. Есть предсказание, что Овен будет повелевать последними днями мира. Знаете, кто такой Нострадамус?
—
Предсказатель будущего?
—
Вот именно. В своих смутных катренах Нострадамус на удивление конкретно говорит про
Неожиданно выяснилось, что к ним относится выражение, пугающе созвучное с 'тысячелетним рейхом'.
—
Тело у Эррола Флинна, — сказал я.
Она была молчалива и задумчива.
—
Он единственный, кто остался в игре. Маунтмейн, должно быть, не принял его всерьез, этого пьяного героя. Тот забрал тело и сбежал. Тогда Маунтмейн, должно быть, пересмотрел свое первое впечатление и предположил, что Флинн действовал по заранее обдуманному плану, а не наудачу. Он начал выискать его союзников, и это должно было привести к тому, кто суетится по этому поводу, — ко мне.
—
Он очень нравился мне в 'Приключениях Робин Гуда', — сказала она. — 'Не Нормандию ненавижу я, а несправедливость!'
—
Но где Флинн? Какая досада, что ваш пророк не сказал, где нам его найти.
—
Мишель Нострадамус не всегда бывал точен. Порой он не понимал, что увидел. Порой добавлял всякую чепуху. Он описал этот катаклизм, но его указание абсурдно. Он говорит, что камень отыщется в Белом доме. У Эдвина есть кто-то в Вашингтоне. А Финлей сейчас в самолете, летит наперегонки с солнцем. На случай, если на рассвете камень вдруг перенесется через всю страну.
—
На рассвете?
—
Два часа спустя. В этом катрен вполне точен. Даже учитывая изменения в календаре с тысяча пятьсот пятьдесят восьмого года.
Я покачал головой:
—
Белые дома есть и в Калифорнии.
—
Честно говоря, это может означать все, что угодно. Нострадамус использовал выражение 'Мэзои Бланш'.
Я остановил машину. Мы находились возле киностудии 'Уорнер бразерс'. Дом родной для Лорре. И для Эррола Флинна. Предутренний свет уже превратил водонапорную башню в боевую машину марсиан.
Я рассмеялся.
Вот так это и бывает. Когда ты видишь, а больше — никто. Именно такие минуты и делают детектива.
—
Это здесь, — сказал я.
—
Откуда вы знаете?
—
'Варьете'. Отраслевое издание. Моя работа большей частью связана со студиями. Я в курсе дел в кинопроизводстве. В данный момент Питер Лорре снимается в фильме на 'Уорнерз'. С Хэмфри Богартом и Ингрид Бергман.
Женевьева была изрядно озадачена. Лицо ее снова сделалось лицом инженю.
Я не понимаю…
—
Женевьева, фильм называется 'Касабланка'. Каса бланка. Мэзон бланш. Белый дом.
Она уставилась на студию, на павильоны звукозаписи.
—
Не Белый дом в Вашингтоне и не город в Северной Африке. Здесь, 'Касабланка', Голливуд.
Я въехал на территорию студии.
Там были лишь ночные сторожа да немногочисленные рано прибывшие или слишком задержавшиеся техники. Я спросил охранника в форме, не видел ли он Флинна. Тот не хотел отвечать.
—
Я так понимаю, что у него запой, — сказал я.
Наконец охранник кивнул в сторону павильона.
—
Должно быть, он сейчас отсыпается, — сказал охранник. — Он славный парень, и мы не против покрывать его. Все эти россказни, что вы о нем слышали, ничего не значат.
Я поблагодарил его.
Я не смог сдержать легкого ликования, сообщая Женевьеве, что был прав.
Мы поспешно прошли к павильону и обнаружили незапертую дверь.
Мы, как Алиса, оказались в Стране Чудес. Половина павильона была превращена в ночной клуб, с потолочными вентиляторами, видавшим виды фортепьяно, двадцатью пятью ярдами стойки, задней комнатой, набитой оборудованием для азартных игр и рядами бутылок с холодным чаем. Повсюду были раскиданы стаканы, и пистолеты, и шляпы, в точности на тех местах, где они должны быть к началу съемки. Черные камеры, будто огромные голенастые насекомые, замерли там, где клубные ковры сменял голый бетон. С потолочных балок свисали погашенные прожектора.
Посреди съемочной площадки развалились рядом с бутылкой два человека.
Флинн был настолько пьян и перепуган, что хлебал холодный чай, как лучший бурбон. Бэрримор был мертв, но он двигался. Рубин, сверкающий в груди мертвеца, освещал в остальном темный павильон.
Флинн поднял стакан, обращаясь к своему кумиру.
—
Для чего все это, Джек? — спросил он. — Все эти неприятности, этот ночной кошмар, эти фантазии, этот ужас? Неужели все это ради развлечения, ради забавы? Ради того, чтобы тебя взял и выкинул прочь какой-нибудь пренебрежительно фыркающий сопляк, потерявший к тебе интерес?
Он стукнул стаканом об пол.
—
Я не хочу так. Я хочу Гамлета, и Шерлока Холмса, и Дон Жуана, и Робин Гуда, и Кастера. Хочу, чтобы мы были героями, спасали то, что достойно спасения, почитали женскую добродетель и были воплощением мужества. Мы не должны быть просто жалкими проститутками, Джек.
Бэрримор кивал.
В нем не было жизни. Во всяком случае, его собственной. Это был оживший Камень Семи Звезд. Женевьева схватила мою руку и сжала ее, будто в тисках.
Вы читаете Мистика
