Мистика

острота по-европейски.

Он взял со стола мой нож для бумаг. Потом щелкнул зажигалкой, высекая пламя. Он держал ножик над огнем, глядя на меня поверх него.

—

Я бы выбрал десять тысяч долларов, — сказал он.

—

Вы ждали чего-то двадцать лет. Если бы после этого вы не устояли под пыткой, значит, вы не такой человек, каким кажетесь мне.

Он почти улыбнулся.

—

Неглупый выпад. Действительно, я бы выдержал все. Но это потому, что я знаю, что стоит на кону.

Лезвие раскалилось докрасна.

—

Вы,

ma cushla,[67]

не знаете ничего.

Я попытался вырваться, но два головореза — или кем там они еще были — крепко держали меня. Маунтмейн встал. Он убрал зажигалку и плюнул на раскаленное лезвие. Раздалось шипение.

Мой офис находится на шестом этаже. За спиной Маунтмейна было окно, а за ним — назойливая неоновая вывеска. В верхней его части висело перевернутое вверх ногами лицо и струился водопад белокурых волос.

Я был впечатлен. Женевьева либо вскарабкалась наверх с улицы, либо спустилась с крыши.

Она, будто ящерица, скользнула по стене, в окне показались ее руки и туловище, и она запрыгнула внутрь, высадив стекло.

Маунтмейн обернулся, когда ее руки уже тянулись к его талии. Он ударил ее моим ножом для бумаг, и она перехватила лезвие голой рукой. Я почуял запах горелого мяса и услышал скворчащий звук. Она оскалила острые — неестественно острые — зубы и зашипела, но не вскрикнула. Маунтмейн отпрянул.

Он прокричал что-то на языке, которого я не знал.

Отпустив меня, громилы ринулись на Женевьеву.

Офис был слишком маленьким для хорошей драки. Женевьева ухватила первого из головорезов, того, что был продырявлен, и вышвырнула в окно. Он камнем полетел вниз. Я ощутил, как содрогнулся дом, когда он шмякнулся о тротуар.

Другой бандит попятился.

Маунтмейн добрался до двери и легонько коснулся невидимой шляпы, насмешливо приказав еще что-то по-древнеирландски или уж не знаю по-каковски. После этого он оставил нас наедине с громилой.

Этот экземпляр был покрупнее. Грудная клетка у него была площадью акр, а глаза, казалось, сделаны из белого мрамора. Женевьева скорчила ему рожу.

—

Оно слишком давно находится здесь, — сказала она. — Связь начинает слабеть.

Я понятия не имел, о чем она говорит.

Кстати говоря, лишь теперь я заметил произошедшие в ней перемены. Она все еще была в вечернем наряде и даже залезла по стене на шпильках, но лицо ее сделалось другим, как будто заострилось. У нее были острые клыки и ромбовидные ногти-когти.

Мы находились в мире потустороннего.

Женевьева вытянула перед собой раненую руку. Я увидел, как рубец съежился и исчез, не оставив на белой ладони и следа. Громила качнулся к ней.

Она упала на колени, схватила ножик и вонзила ему в голову. Он замер, как статуя, но глаза его еще вращались. Затем громила с грохотом рухнул на дощатый пол и остался лежать на спине.

—

Вы держите здесь еду? — спросила она.

—

А что, пора поесть?

—

Соль. Мне нужна соль.

Она угодила в точку. Я слишком часто перекусывал в офисе, работая сверхурочно. Запас основных продуктов был припрятан в нижнем ящике шкафа с документами, под напитками. Без лишних вопросов я отыскал наполовину опустошенный пакет с солью. Должно быть, она валялась здесь очень давно.

Женевьева хищно улыбнулась и взяла его, не отводя взгляда от громилы. Резким движением заостренного пальца она открыла ему рот. Потом она всыпала соль ему в глотку, заполнив ею весь рот, пока та не начала высыпаться обратно.

—

Просить иглу с ниткой было бы уже чересчур. Есть у вас канцелярский степлер? Аптечка?

Была маленькая коробочка с таблетками и мазями. Она взяла бинт и забинтовала нижнюю часть головы громилы вместе с солью. Потом она поднялась.

Бандит задрожал и распался. Он разложился, превратившись в то, что мистер Эдгар Алан По описал когда-то как 'тошнотворную гниющую массу'.

—

Зомби, — сплюнула она. — Омерзительные существа.

Я вел машину, Женевьева сидела рядом, забравшись на

сиденье с ногами, как ребенок. Она болтала, я вставлял замечания, и мы пытались понять, что к чему.

—

Должно быть, Бэрримор был у Маунтмейна, но тот потерял его, — сказал я.

—

Скоро он снова окажется у него. Куда важнее, что у него окажется и камень. Я удивлена, что он взял на себя труд явиться к вам. Это говорит о нетерпении, которое ему не на пользу.

—

Как он нашел Бэрримора в первый раз? Служитель морга не мог знать, куда Лорре и Уолш потащат его.

—

Это мерзкое дело. Прорицание. Включает в себя потрошение кошки. Два раза за ночь — это уже чересчур, но я предполагаю, что, не сумев узнать то, что хотел, от вас, он примется звать 'кис-кис-кис' в каком-нибудь переулке.

—

Он может найти Бэрримора, выпотрошив кошку?

—

Магия. Фокус-покус. Но работает, знаете ли.

—

Раз ставки столь велики, не могли бы вы найти кошку, желающую отдать жизнь ради военных нужд?

—

Все не так просто. Чтобы это удалось, нужно по уши погрязнуть в черной магии. А это скверная штука. Имеет длительные последствия.

—

Но Маунтмейна это не волнует?

—

Думаю, нет. Вот почему черная магия — большой соблазн. Легко продвигаешься вперед, а расплата наступает, когда уже слишком поздно.

—

Вы кто, белая колдунья?

Она мелодично рассмеялась:

—

Не болтайте глупостей. Я вампир.

—

Дьявол, сосущий кровь, порождение ночи, проклятый

носферату,

неумерший обитатель гроба…

—

Что-то в этом роде.

На том я от нее и отстал. Очевидно, спорить не имело смысла.

—

А остальные ваши? Уинтроп и прочие?

—

Боюсь, между нами есть определенные различия. Война вызвала к жизни странные союзы. Я испытываю к работе на правительство отвращение, которое на время забыто. Я следила