настоящим художником?
Джилл вздохнула.
– Не думаю, чтобы он был истинным художником, – сказала она. – Он был просто ремесленником. Но он отдавал своей работе всю душу и свое дело очень любил. И вот здесь как раз и кроется то, что огорчает меня в тебе. Ты называешь себя продюсером, а мастерства у тебя – ни на грош. Ты даже не можешь как следует делать то, что умеют эти твои ребятишки, скажем, сфокусировать кинокамеру.
– О! – воскликнул я. – Значит, теперь стало преступлением, если у человека нет страсти к творчеству?
– Нет, это не преступление, – сказала Джилл. – Возможно, ты был мастером в футболе, и перестал им быть, потому что повредил себе ногу. А в этом случае было бы несправедливо тебя в чем-то винить. Но как бы то ни было, стыдно не уважать мастеров своего дела. И еще более стыдно быть таким, как ты, – талантливым, но циничным.
– Нет у меня никакого таланта, – сказал я. – Талант – самое неискреннее слово в английском языке.
В руках у Джилл была кипа ее носильных вещей. Я наклонился, насколько это было возможно в постели, вырвал их у нее из рук и раскидал по комнате. Джилл только пожала плечами и ушла в ванную. Когда она вернулась, на ней был купальный халат. Джилл резко покачала головой – я этот ее жест уже стал ненавидеть.
– Я в тебе просто ошиблась, – сказала Джилл. – Когда я познакомилась с тобой в Нью-Йорке, я подумала, что еще ни разу не встречала человека, которому хочется столь многого. Именно это меня в тебе и привлекло – то, как сильно тебе всего хотелось, включая и меня, наверное. Эта твоя жажда всего была очень притягательной.
– Только сейчас эта привлекательность уже износилась, – сказал я.
– Да-а, потому что тебе хочется только того, что легко достается, – сказала Джилл. – Того, что дешево. Прекрасно, когда человек хочет быть продюсером, если он при этом собирается сделать все, чтобы стать продюсером великим, как, скажем, мистер Монд. Я бы ничего не имела против, если бы тебе хотелось стать великим хоть в чем-нибудь, – скажем, в торговле тракторами, в игре в покер, в чем угодно! А ты такой же, как и многие другие: тебе надо выиграть как можно быстрее, а чистое это дело или скользкое – не важно!
Джилл прошла мимо меня прямо к двери.
– Больше всего я хочу, чтобы мне удалось стартовать, – сказал я. – Имеешь ли ты хоть малейшее представление, как трудно в этом деле начать, если до сих пор все, чем ты занимался, был только футбол? Ведь я приехал из Плейнвью, из штата Техас.
– Прекрасно, – сказала Джилл. На ее глазах появились слезы. – А я – из Санта-Марии, штат Калифорния. Мой папа торгует садовой мебелью. Важно не то, откуда ты родом. Важно другое – что тебе нужно! Ты просто не очень-то вообще чего-нибудь хочешь. Больно любить такого человека, как ты – я невольно начинаю чувствовать, что, если ты хочешь именно меня, значит, я тоже дешево стою. Поэтому я и ухожу.
Джилл направилась в конец гостиничного коридора. На ней была ночная рубашка и купальный халат. Я просто взбесился, бросился за нею вслед и изо всех сил ее толкнул. Джилл волчком завертелась вдоль стены и упала.
– Куда это ты намылилась? – вопил я. – У тебя ведь даже кредитной карточки нет.
Джилл медленно встала на ноги, потирая одно плечо.
– Наверх, – сказала она. – Эльмо и Винфильд пустят меня к себе.
– Эти два разгильдяя? – сказал я. – И ты пойдешь к этим недотепам?
– В минуту отчаяния пойду, – сказала Джилл. – Они человечны, в отличие от тебя. И уступят мне кушетку.
Прихрамывая и все еще потирая плечо, Джилл ушла.
Пыль в комнате долго не оседала. Я думал, Джилл явится на следующее утро, но она не пришла. Вместо нее ко мне заглянула одна из девиц Эльмо и забрала какие-то вещи Джилл. Где-то около полудня я спустился в гостиничный ресторан. Там сидели Эльмо и Винфильд. Эльмо не сводил глаз со своего омлета, а Винфильд – с бутылки пива.
– Привет, – выдавил я. – Мою подружку по комнате не видели?
– Вашу бывшую подружку по комнате, – сказал Винфильд. – Поскольку мы отсюда уезжаем, мы уступили ей наш люкс.
– О, прекрасно! – сказал я. – Возможно, я тоже в него перейду. Мы с ней слегка поссорились.
– Если вы причините этой даме еще какое-нибудь беспокойство, вам придется иметь дело примерно с восемью десятками итальянцев, – сказал Эльмо.
– И с парочкой тугозадых техасцев в придачу, – добавил Винфильд.
Я собрался было сесть к ним за стол, но вовремя спохватился и пошел в другой конец зала. Естественно, все члены этой команды будут на стороне Джилл. А половина из них, наверняка, считают, что влюблены в нее. Эта мысль раздражала меня с момента нашего прибытия в Италию.
Чем больше я об этом думал, тем больше злился. Эльмо и Винфильд имели наглость таскать за собою ораву наглотавшихся наркотиков фанатичек и в то же время идеализировать Джилл. Во мне закипала ненависть при виде того, как она старалась быть ласковой со всеми в этой команде. Что касается меня, я считал такое ее поведение чистым притворством передо мной. Как только возле нее собиралось штук пятьдесят старых мужиков, с которыми она могла бы пофлиртовать, ей уже не нужно было особенно подлаживаться под меня. Для нее всегда найдется где-то какая-нибудь другая съемочная группа, которую она будет очаровывать. А поскольку большинство из этих болванов были настолько восхищены Джилл, что не осмеливались за нею даже поухаживать, все их чувства сводились только к чистой привязанности. А, может быть, ничего другого Джилл и не было нужно.
