- Нет за тобою никакой правды, одни выдумки да прельщение бесовское.
- Есть, есть за мною правда, потому и боишься ты, потому и злобствуешь. Чуешь, что правда за мною стоит.
- Пустое мелешь, - буркнул Сбыслав.
Он снова окинул взором ратников, прикрикнул на них:
- Ну, чего пялитесь? Дел больше нет? Идите, без вас тут с поповичем разберёмся...
Вои глядели на купца враждебно, но противиться на смели. Разбредаясь, негромко толковали меж собой, обсуждая слова блаженного:
- Попович дело молвит.
- Это пускай вятшие с Буслаем решают. Наше дело сторона...
- Да они уж дорешали, что всё войско костьми положили.
- К сотнику надо идти. Пусть слово скажет.
- Хворый он нынче. Не до слов ему...
Сбыслав повернулся к поповичу, поднял кулак.
- Вот это видишь? Ещё раз услышу такое - повешу как смутьяна на первой сосне. Так и знай.
- Не мне грозишь, а богам, Сбышек.
- Плевать. Ежели демоны местные в тебя вселились, им же хуже.
- Был один уж такой, что демонов выгнать тщился. Попом Иванкой звали. Помнишь? Был - и нету его. И с тобой то же станется, если руку на меня подымешь.
Сбыслав покраснел от ярости, дёрнулся было, чтобы врезать поповичу по роже, но удержался.
- Не искушай, Моислав, - промолвил он. - Не искушай. Не вечно продлится долготерпение моё. Оборвётся - взвоешь.
И, развернувшись, зашагал к своему шатру.
Сквозь кружащийся белый пух проглядывали костры югорской столицы. Они дрожали на ветру, растекались в воздухе, двоились и прыгали. Из города доносились ревущие завывания толпы и глухие удары барабанов. Звёзды застывшими каплями рябили над головой, переливаясь словно крохотные жемчужины на дне неглубокой, быстрой речки. В лощине меж станом и городом бродили угрюмые тени - ратники подбирали обломки доспехов, разбросанные по всему заснеженному полю. По другую сторону едомы, меж ослепительно ярких костров мелькали согбенные фигуры, слышались удары лопат по мёрзлой земле и унылые голоса - русичи хоронили убитых. Летали искры, мела позёмка, ущербный месяц недвижимо висел по правую сторону утёса, едва раздвигая клубы мрака вокруг себя.
Сбыслав заметил двух всадников, приближавшихся к стану со стороны леса. Из любопытства вышел к самому краю холма, стал всматриваться в лица. Ездоки медленно вскарабкались на вершину, соскочили с оленей и направились к чуму Буслая.
- Что там у нехристей слышно? - крикнул им издали Сбыслав, смекнувший, что это - ушкуйные разведчики.
Ратники покосились на него и ничего не ответили.
- Чего молчите? Оглохли, что ль?
- Ты нам не указ, - грубо ответил один из прибывших, на мгновение повернув голову к Сбыславу. - Мы перед сотником ответ держим.
- Это Буслай вас послал?
Вои уходили всё дальше, делая вид, что не слышат. Сбыслав двинулся им наперерез, всё убыстряя шаг.
- А ну стоять, невежи! Я вам не смерд, чтоб меня не замечать. Чай в Новгороде по иному бы со мной говорили...
- Дак мы ж не в Новгороде, - ухмыльнулся другой ушкуйник, помоложе.
- Хамьё! В Новгороде и я бы с вами толковал иначе. Всыпал бы пару плетей, чтоб не забывались...
Первый ушкуйник остановился, посмотрел на купца.
- Ты, Сбыслав, петухом-то не ходи. Может, в Новгороде ты и голова, а здесь мы сами решаем, кому кланяться.
Купец покачнулся от ярости, стиснул зубы.
- Смелые стали, как я погляжу? Давно не драли вас?
- А ты зубы-то не скаль - не испугаешь. Мы - люди вольные, не чета твоим челядинам. - Ушкуйник отвернулся и пошёл себе дальше. А купец, задыхаясь от бешенства, крикнул ему в спину:
- Что югорцы-то, не согласились выдать пленников?
Старший ушкуйник опять остановился, бросил на него взгляд через плечо.
- А ты будто и рад.
Сбыслав, неожиданно для себя, рассмеялся.
- Передайте Буслаю: олух он и глупец.
Что ж, всё было ясно. Если не обезумел сотник, завтра же прикажет сбираться в путь. И это будет хорошо.
Но Буслай всё медлил. Была ли причиной тому его рана или тупое упрямство, но даже и после того, как югорцы отказались продать пленников, ушкуйный вожак не хотел начинать сборов. Эта его неуверенность выводила Сбыслава из себя.
- К гибели он нас приведёт, - бушевал купец в шатре Завида. - Ясно же, что ничего мы здесь не добьёмся. К чему упорствовать? Разве мало ему было смертей?
- У него, должно, свои задумки, - пожимал плечами боярин.
- Какие такие задумки? Ослиное упрямство, и ничего больше. Боится признать, что ошибался, вот и тянет время.
- Может, и так. Но без него мы теперь и пальцем шевельнуть не можем.
- Лебезим перед ватажником! Срам да и только.
- Что ж предлагаешь? Убить его?
- Потолковать с ним надо. Подстегнуть.
Другого выхода не было. И вятшие опять направились к сотнику.
Слюдяное солнце, зависнув над окоёмом, обдавало всё бледным негреющим светом. Истоптанное поле было слегка присыпано вчерашним снежком и походило на кожу едва оправившегося от оспы человека. На склоне едомы высились ряды свежепоставленных крестов и вытянутые бугры от могил. Внизу, почти на самой опушке, работало человек двадцать ратников, копавших ямы для погибших. Тех, кого не успели похоронить, сложили в один большой чум, стоявший на отшибе, обнесли чум засекой от волков, а у подножия набросали еловых веток, чтоб духи умерших не вздумали вернуться.
Над югорской столицей курились чёрные дымы. Их было много, несколько десятков, точно в городе шёл бой. Тысячеголосого рёва уже не было слышно, но отдельные крики ещё долетали, заставляя русичей тревожно прислушиваться.
- Что-то чудины никак не угомонятся, - сказал Сбыслав. - Может, наши-то держатся там, а мы ни сном ни духом?
- У чудинов завсегда так, - проворчал Завид. - Яков говорил, камлания их бесовские не один день длятся... Может, и пожгли чего, одурев от курева. Язычники, одно слово.
Сбыслав лишь скрипнул зубами.
Возле Буслаева чума на лапнике сидел вой и строгал топорище. На вятших он даже не взглянул. Купец пнул его по ноге, осведомился:
- Сотник здесь что ли?
Ушкуйник поднял на него глаза, моргнул.
- Здесь, а где ж ему быть!
- Так иди и скажи, что мы явились. Поговорить хотим.
- Хворый он. Никого пускать не велел.
- А ты всё ж таки передай. Может, и соблаговолит начальник твой перекинуться с нами парой
