слов.
Вой недовольно поджал губы и, поднявшись, ушёл докладывать.
- Стыдоба! - негромко произнёс Сбыслав. - Топчемся у порога, словно к князю явились...
Завид промолчал.
Скоро вой вернулся.
- Заходите, - кивнул он в сторону полога.
Купец и боярин, наклонившись, вошли в чум, подсели к очагу.
- Зачем пришли? - слабым голосом спросил Буслай.
- Да всё за тем же, - ответил Сбыслав. - Уходить надобно.
- Никак не успокоишься, Сбышек? - сотник оттопырил губу, сверкнул серебряным зубом.
- Брось, Буслай, - сказал Завид Негочевич. - Чего ждёшь? Ясно ведь, что товарищей не вернуть.
- Хотите уйти - так уходите. Никто вас не держит.
- Чтоб весь Новгород нас переветчиками окрестил? - неприязненно бросил Сбыслав.
- Во-она чего вы боитесь! Что ж, оно и верно. Заклеймят как пить дать.
Гости его промолчали, и Буслай равнодушно уставился в потолок. Тогда Сбыслав сообщил:
- Моислав крамолу сеет, народ будоражит. Нехорошо это. Язычеством пахнет.
- А мне-то что с того? - удивился Буслай.
- Глупец ты, сотник. Дальше носа своего не видишь. Они же сами как чудины станут, а потом тебя же и прирежут. Зачем ты им такой сдался, когда у них попович вожаком будет?
- Брешешь, - лениво отозвался Буслай. - Ребята мои меня не тронут, а вот тебе от них не поздоровится. Потому и трясёшься.
Сбыслав вскочил, надвинулся было на Буслая, но тот вдруг резво сел, сбросив шкуру, и извлёк откуда-то большой обоюдоострый нож с серебряной рукояткой в виде грудастой девахи с длинными волосами.
- А ты подойди, подойди попробуй, - недобро посулил он.
Боярин тоже поднялся, положил купцу ладонь на плечо.
- Позволь нам, Сбышек, с сотником потолковать один на один.
Житый человек перевёл на него бешеный взгляд, засопел и кивнул.
- Потолкуй. Хоть и не вижу я, о чём тут ещё толковать можно.
Он вышел, а Завид Негочевич вновь опустился на шкуры, с укоризной глянул на Буслая.
- Нехорошо ты себя ведёшь, сотник. Не по-людски.
- Переживу, - пробурчал Буслай. - О себе лучше тревожься, боярин.
Завид помолчал, созерцая его, потом спросил:
- Что ж ты намерен делать?
- А тебе что за забота?
- А мне такая забота, что мы с тобой в одной упряжке, и потому сообща должны действовать. Иначе нас югорцы как щенят передушат.
- Раньше-то вы, вятшие, другие песни пели. Промеж себя только уговаривались, а нас, ушкуйников, на совет не допускали.
- Вздор порешь. Был ты на совете и голос имел такой же как прочие.
- Голос голосом, а решали-то вы друг с дружкой.
- Решал воевода, а мы лишь советовали.
- Видел я, как он решал. Под боярскую дуду отплясывал. Прав был Савка: вас, бояр, в кулаке держать надобно, чтоб не распоясались.
Завид глубоко вздохнул и сказал:
- Я с тобой не препираться пришёл, не прошлое ворошить. Это уже всё быльём поросло, и кто старое помянет, тому глаз вон. Верно? Надо нам с тобой о будущем подумать. Из начальников только мы с тобой да Сбышек остались. Больше некому войско из Югры выводить. Что мыслишь об этом, Буслай?
- Мыслю, что в столице чудинской странные дела творятся, как будто бой там идёт. Может, это братья наши бьются, а мы здесь сложа руки сидим...
- Не братья это, а югорцы победу празднуют. У них завсегда так - ежели торжество, так дым коромыслом, хоть святых выноси.
Буслай пожевал губами и снова лёг, накрывшись шкурой. Завид смотрел на него, ничего не говоря. Сотник долго сопел, неотрывно глядя в дыру, сквозь которую уходил дым, затем крикнул раздражённым голосом:
- Лешак! Где ты там, сволочь?
На зов явился ушкуйник, стороживший вход.
- Пожрать принеси что-нибудь, - приказал сотник. - Тебя пока не пнёшь, не пошевелишься...
Ушкуйник обиженно забормотал что-то, но Буслай лишь отмахнулся от него.
- Проваливай.
Ратник вышел.
- Так что же ты надумал, сотник? - опять спросил боярин.
- Не знаю пока... Обмозговать надо...
- Довольно уж обмозговывать. Бойцов у нас от этого не прибавится.
Буслай долго разглядывал потолок, наконец, произнёс с неохотой:
- Ладно... Перед смертью не надышишься. Завтра выступаем.
- Ну и слава богу. - Боярин поднялся и, пожелав ушкуйнику здоровья, вышел из чума.
Утром следующего дня все собрались в круг. Раненый Буслай, сидя на нартах, произнёс короткую речь, ободрив товарищей перед дальней дорогой и послав проклятие чудинскому городу.
- Знайте, братцы: вернёмся мы ещё сюда, и кое кому солоно придётся.
Окончание осады пришлось на день Николы-зимнего, помощника в пути, покровителя оклеветанных. Русичи истово помолились перед дальней дорогой, потом Моислав опять начал нести что-то о древних богах. Сбыслав не выдержал: накинулся на него, обматерил с ног до головы, да ушкуйники вступились, намяли бока купцу. В стане опять началась свалка. Неизвестно, чем бы это закончилось, когда бы с западной стороны едомы не появился волк. Пока люди были заняты распрей, он подобрался к оленям, хотел утащить одного, но скотина подняла рёв. Ратники, опомнившись, бросились за оружием. Волк не стал ждать, когда его пырнут колом, и бросился наутёк. Вслед ему полетели стрелы.
- Ишь ты, здоровенный какой, - говорили вои. - Отожрался, видать, на нашей скотине.
- Не простой это волк, а заговорённый, - тут же объявил попович. - Боги его послали, чтобы подать нам знак.
- Что ж за знак такой? - озадачились воины.
- Подумать надо.
Но подумать он не успел. Ворота югорской столицы вдруг распахнулись, и оттуда со свистом и гиканьем вылетела лавина всадников на оленях. Новгородцы, ещё не отошедшие от горячки междоусобицы, забегали, торопясь построить ряды, заметались меж саней, хватая оружие и брони.
- Вот он, знак-то! - крикнул кто-то из русичей.
- Добить решили, сволочи, - отозвался другой.
В общем сумятице слышались торопливые распоряжения Завида и Сбыслава. Буслай приподнялся на нартах, заорал:
- Лешак! Сулицу мне! И колчан. Живо!
Ближняя шеренга воев сомкнула щиты, готовясь встретить чудинов на левом крыле стана, но те вдруг остановились и принялись натягивать луки.
- Хоронись, братцы! - раздался отчаянный крик.
Новгородцы, уже познавшие югорские повадки, присели, втянули головы в плечи, готовясь к смертоносному ливню. С шумом рассекая воздух ястребиными перьями, вверх взмыли сотни чудинских
