тело часто делается толстым, по крайней мере, у того и другого [тела] почти сходно увеличиваются груди'.
(11 , 1) Когда это было сказано, [и] так как очередность обязывала уже Сервия задавать вопрос, тот, стеснительный от природной скромности, покраснел вплоть до предательского румянца. (2) И [тогда] Дисарий [сказал]: 'Ну же, Сервий, ученейший не только среди молодых, которые тебе сверстники, но также среди всех стариков, сделай мужественное лицо и, отбросив скромность, которую в тебе обнаруживает покрасневшее лицо, обсуди с нами без стеснения [то], что пришло бы [тебе на ум], когда бы ты имел намерение своими вопросами принести науке не меньше [плодов], чем если бы сам отвечал другим, задающим вопросы'.
(3) И после того как он расшевелил [его], долгонько молчавшего, многократными уговорами, Сервий сказал: 'Я прошу тебя, [Дисарий], чтобы ты сказал о том, что меня касается, [а именно] какова причина [того], что из-за душевного стыда возникает краснота тела?'
(4) И тот ответил: '[Наша] природа, когда нечто представляется ей требующим добродетельного стыда, наступая, настигает внутреннюю кровь, при движении и распространении которой пропитывается кожа, и отсюда рождается краска [стыда]. (5) Естествоведы также говорят, что природа [человека], охваченная стыдом, таким же образом набрасывает на себя словно бы покрывало из крови, каким образом, мы видим, краснеющий закрывает себе лицо руками. И не можешь ты сомневаться в этом, потому что краска [стыда] не имеет никакого другого [цвета], кроме цвета крови'.
(6) [Но] Сервий прибавляет: 'А почему краснеют [те], кто радуется?'
И Дисарий говорит: 'Радость охватывает [нас] снаружи. К ней в бурном беге торопится [наша] природа, сопровождая которую как бы с ликованием, кровь пропитывает находящуюся в невредимости кожу, отчего и появляется подобный [ей] цвет [кожи].
(7) [А] он еще преподносит [вопрос]: 'По какой причине, напротив, бледнеют [те], кто испытывает страх?'
'И это, - отвечает Дисарий, - не находится среди нераскрытого. Ведь природа [человека], когда нечто страшит [ее] снаружи, целиком погружается в глубину [тела], подобно тому как [и] мы также, когда боимся, ищем убежища и потаенные места. (8) Итак, она, целиком опускаясь, чтобы укрыться, увлекает вместе с собой [и] кровь, на которой ездит словно на колеснице.
Когда та опустилась, у кожи остается более светлая влага, и оттого [кожа] бледнеет. Притом испытывающие страх [еще] и дрожат, потому что бегущее внутрь [тела] мужество души покидает жилы, которыми поддерживается крепость [его] членов, и потому они трясутся от приступа страха. (9) Отсюда и послабление живота сопровождает страх, потому что мышцы, которые запирают выходы отбросов, покинутые мощью бегущей внутрь [тела] души, ослабляют скрепы, которыми отбросы сдерживаются вплоть до удобного случая извержения [из тела]'.
После того как это было сказано, Сервий замолчал, почтительно соглашаясь. (12 , 1) Тогда вступает Авиен: 'Так как очередность подводит меня к [тому], чтобы подобно [всем] задать вопрос, мне следует возвратить беседу к пиршеству, потому что [она] забрела уже очень далеко от застолья и перешла к [совсем] иным вопросам.
(2) Так как за столом часто подавалось засоленное мясо, которое мы называем лярдом, [то есть], как я думаю, как бы очень сухим, {11} я сам решился спросить у себя, по какой причине добавление соли сохраняет мясо для долговременного употребления. Хотя я могу размышлять об этом [сам] с собой, все же я очень хочу стать более уверенным [в своем понимании этого] с помощью того, кто исцеляет тела'.
{11 Здесь представлено образование слова «сало» — laridum, которое Авиен образует из слов «очень» — large и «сухое» — aridum: large + aridum ? laridum.}
(3) И Дисарий [начал]: 'Всякое тело по своей природе разложимо, и увядает, и легко распадается, если не удерживается какой-нибудь связью. Удерживается же оно, пока существует, душой при помощи взаимообмена воздуха, благодаря которому крепнут вместилища духа, постоянно насыщаясь [все] новым притоком дыхания. (4) С его прекращением члены [тела] увядают вследствие ухода души, и расстроенное тело уничтожается всей своей [собственной] тяжестью. Тогда также [и] кровь, которая столь долго обладала теплом и давала членам [тела] жизненную силу, с уходом тепла превратившись в сукровицу, не остается внутри сосудов, но выдавливается наружу, и таким образом, после ослабления дыхательных отверстий, вытекает содержащая осадок жидкость. (5) [Но] смешанная с телом соль препятствует [тому], чтобы это свершилось. Ведь ей свойственна сухая и теплая природа, и она благодаря теплу сокращает именно истечения тела; влагу же она либо ограничивает, либо поглощает благодаря сухости. [А то], что соль определенно ограничивает влагу, бывает легко узнать из того, что, если испечь два хлеба равной величины, один посоленный, другой без соли, то ты обнаружишь, что лишенный соли [хлеб] по весу более тяжелый; значит, в нем остается влага из-за нехватки соли'.
(6) '[Еще] я хочу, чтобы и это [вот] исследовал [дорогой] мой Дисарий: почему очищенное от осадка вино является более крепким, но очень ненадежным для хранения, и оно столь быстро возбуждает пьющего, сколь само легко портится, если бы его хранили?'
(7) 'Есть такая причина [того], что оно быстро возбуждает [пьющего], - говорит Дисарий, - [а именно] потому, что оно настолько становится более проникающим в сосуды пьющего, насколько делается более жидким, так как [был] удален осадок. Легко же оно портится потому, что без какой-либо твердой основы оно отовсюду открывает себя для вредного воздействия. Ибо осадок - это как бы корень вина для его поддержки, и питания, и восстановления сил'.
(8) 'И об этом [тоже] я спрашиваю, - говорит Авиен, - почему осадок [у] всего, кроме меда, опускается вниз, [и] только мед выпускает осадок наверх?' На это Дисарий [ответил]: 'Вещество осадка, как густое и землистое, превосходит весом прочие [разные] жидкости, меду же уступает. Поэтому в них он падает на дно, опускаясь под [собственной] тяжестью; в меде же он, как более легкий, вытесненный со [своего] места, выталкивается вверх'.
(9) 'Так как из того, что было сказано, навеваются сходного [же] рода вопросы, [скажи], Дисарий, почему мед и вино считаются наилучшими в столь разных возрастах: мед - самый свежий, вино - самое старое? Откуда существует и такое указание, которым пользуются лакомки, [а именно] чтобы удачно приготовить медовый напиток, нужно смешать новый гиметтский [мед] и строе фалернское [вино]'.
(10) '[Так считают] вследствие того, - сказал тот, - что они различны по [своим] природным свойствам. Ведь природа вина является влажной, меда [же] - сухой. Если ты сомневаешься в моем высказывании, [то] рассмотри действия врачевания. Ведь [то], что нужно на теле увлажнить, омывают вином; [то], что нужно высушить, протирают медом. Итак, вследствие длительности времени, уносящей нечто из того и другого, вино делается более чистым, мед - более сухим; и мед так лишается сока, как вино освобождается от воды'.
(11) 'А то, что [сейчас] последует, не похоже на спрошенное [ранее. Так вот], почему если долго хранить полуполные сосуды вина и масла, вино весьма часто делается кислым, масло [же], напротив, приобретает более приятный вкус?'
(12) 'И то и другое истинно, - отвечает Дисарий. - Ведь в то пустое [пространство], которое вверху свободно от жидкости, попадает воздух - пришелец, который вытягивает и впитывает некую тончайшую влагу. Когда она иссушена, вино, как бы лишенное сил, в зависимости от природных свойств - было оно слабым или крепким - делается из-за кислоты терпким или становится хуже от горечи. Масло же, после того как иссушена излишняя влага и удалена плесень, которая в ней скрывалась, приобретает небывалую приятность вкуса'.
(13) Опять спрашивает Авиен: 'Гесиод говорит [Труды и дни. 1, 366], что, когда добрались до середины бочки, [находящееся там] нужно сберегать и пользоваться для насыщения другими частями ее [содержимого], обозначая, без сомнения, [тем самым] наилучшее вино, которое содержалось в середине бочки. Но на опыте проверено, что в масле является наилучшим [то], что всплывает, в меде [же - то], что находится внизу. Итак, я спрашиваю, почему считают, что наилучшим является масло, которое находится наверху, вино, которое - в середине, мед, который - на дне?'
(14) И Дисарий, не замедлив, отвечает: 'Мед, который является наилучшим, тяжелее остального. Таким образом, часть меда в сосуде, которая находится внизу, особенно превосходит по весу [остальное] и поэтому ценнее, чем всплывающая. Напротив, в сосуде с вином самая нижняя часть не только взбаламучена примесью осадка, но и хуже на вкус; верхнюю же часть портит соседство с воздухом, из-за примеси
