- Промокнешь! Простудишься, Маруся! - Кавалер сам мокрый, как мельничное колесо, гнался за белой бегуньей - и не поперхнулся именем, не опомнился.
- Промокну! Простужусь! - дразнила девчонка.
Застыла посреди маковой полянки, руки-чашечки вскинула над головой, ловила капли.
От подмышек до узких бедер хотелось обвести ее ладонями, как покатую бутыль, и гладить дотла.
Ливень отступал на восток.
Неслись в ясности лоскуты облаков. Рассвет вырос сразу, новосельный терем - малиновый, голубиный, с маковками туманными, гранеными флюгерами, с багульником и горечавкой на плечах.
Длинный маковый лепесток прилип к щеке Рузи.
Она улыбнулась вполоборота, паутинные пряди затеняли лицо.
Кавалер будничным голосом поведал ей новое чудо:
- Я читал в бабкиной книге о почтовом ростопчанине. Будто ходит он по базарам, весь товар перещупает, перенюхает, но ничего не купит. Талану в торговле после него не жди, что не высохнет, то проволгнет, что не проволгнет, то мышки поточат. Почтовый ростопчанин подбрасывает на пороги людям грустные письма. А в письмах написано справа налево ' Сие есть Голландская Цепь Счастья. Кто перепишет это письмо сто раз и по ста дворам разнесет, тому будет счастье, и ночью к нему не придет почтовый ростопчанин чтобы стучать в окно'.
Один испугается, и сядет строчить, а другой посмеется и выбросит письмо. Тогда ночью почтовый ростопчанин расплющит рожу на стекле и постучит камушком на колечке в фортку. Дверь откроешь - никого. Улица черна, собаки ходят, фонарь горит. Вернешься в дом, а он опять в окне маячит и стучит. Повадится каждую ночь - вроде и вреда от него нет, а день за днем - грустит человек, в животе резь, в глазу муть, все есть, а ничего не хочется, все обрыдло. Это почтовый ростопчанин счастье из человека вытянул. По капельке, по ниточке. Ему же счастье нужно раздавать тем, кто письма переписал, а откуда еще его взять, как не из Москвы высосать. Не из Голландии же на санках везти в кульках.
- А к тебе ростопчанин не ходил?
- Нет. К нам на крыльцо подбросили Голландскую Цепь, бабка сжечь велела, а я спрятал и переписал. И по ста дворам разнес. Не сразу, как минутку улучал, полгода ходил. Малый был. Простительно.
- А счастье было?
- Да вот оно.
- Где? - Рузя завертела головой, как совушка.
Кавалер подошел ближе, на корточки присел, чтобы сравняться в росте.
- Не там ищешь.
Рузя понятливо кивнула.
- Ты побудешь еще со мной?
- Разве полчаса еще. Мне позарез надо в Москву. Ополоснуться надо, а то дождь плохой банщик и волосы расчесать, перед важными людьми негоже михрюткой представать.
Не смотри.
- Я буду считать, сколько понадобится...
Кавалер быстро разделся, только штаны короткие оставил - стыдно перед чистой девкой срамом сверкать, хоть и не смотрит. Поцеловал крест, вошел в пруд, раздвинул тесную тину. Лягушечкой и ржавью отдавала вода-стоячка.
Нырнул, не думая, дух занялся, уши заложило, услышал, как сердце под водой ухнуло и сбилось.
Рузя одна стояла возле тихого коня, закрыв глаза локотком.
- Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать ... пять. Пора не пора, иду со двора!
- Покажи ожерелье, царевна - попросил чужой человек, даже и не заметила Рузя, как он подкрался.
Рузя вскинулась, показала
