сильно брыкался в карельское дерево, так что петли трещали в косячном брусе. А потом и лицом обернулся и бросился.
- Отвори, раб! Убью! - крикнул в щелку.
- Господам раздор, а нам забота... - пожаловался Никитка Мишке, отер рот рукавом..
- Погодь. Я быстро обернусь. Сейчас мы задрыгу утишим на час-другой, верь совести. - Мишка ненадолго скрылся, вернулся, тяжело ступая по скрипучим ступенькам, грохнул об пол ношу, подмигнул.
- Отпирай.
- Ага, - Никитка повернул ключ, отскочил.
Кавалер от неожиданности грохнулся на четвереньки через порог, взвыл от боли в свихнутом запястье.
- Э-эп! - весело гаркнул Мишка и опростал на парня полное помойное ведро с кухни.
Толкнул облитого коленом в грудь и хлопнул дверью от души - посыпалась с завитушек позолота, подскочил на гвозде пейзаж-десюдепорт с розовыми пастушками.
Кавалер так и остался стоять на карачках. Чуть погодя, отряхнулся от помоев, вытащил непослушными пальцами кухонную дрянь из волос и из-за ворота.
Утирая разгоревшееся лицо, засмеялся, без надрыва, а просто, как во сне.
Через два часа из-за двери гукнули:
- Барич? Буянить не будете? Я умыться принесла.
- Не буду, - мрачно отозвался Кавалер, присел на корявый подоконник - Меня уже умыли. На всю жизнь.
- А я все равно войду. Барыня велели, - завозился в скважине ключик, простучала каблучками по елочкам паркета домашняя девушка.
Прислали мамашину шептунью, Павлинку, среди прочих известная расторопница и красавица. Надо же, уважение оказали.
Девушка поставила на лаковый столик горячий таз, разбавила кипяток в кувшине колодезной водой. Мило болтала, пощипывала оборки ношеного платья с барыниного плеча.
- Мыльце вам неаполитанское али грецкое?
- Какая разница, из чьей собаки варено? Полей на руки.
- Фу, дерзости, фу, мерзости, - хихикнула Павлинка, подняла кувшин к плечу. - Ну что же вы набедокурили... Весь дом гудит, маменька третий час с пульсами лежат. Братец ничего не кушали, весь полдник на кухню снесла... нетронутый. Как вас обиходили под замок, очень гневались они, с обезьянкой в библиотеке заперлись, и видеть никого не хотят. Вы бы повинились что ли. В ножки бросились. Простят.
- Перед кем виниться? Перед матушкиными пульсами, перед братцем или перед мартышкой его? - спросил Кавалер, крепко и зло отер лицо выглаженным полотенцем.
Павлинка вздохнула, шевельнулись на открытой груди кружевные фестоны 'скромности'.
Взглянула с печальным лукавством, будто отирая лишнюю влагу, мазнула по щеке юноши кончиками пальцев:
- Бриться еще не начинали толком, так только, для баловства. А ведь пора пришла. Заневестились. Чисто персик крымский. Пора бы щетинку растить, ну что вы глядите букой... Хотите секрет разболтаю? Любезный секрет.
Рехнулась Павлинка.
Никогда такой близкой, кондитерской не была.
Кавалер напустил на себя бесстрастие, стянул из розетки колесико нарезанного лимона, пожевал, сморщил щеку - у, кислятина.
- Говори свой секрет, Павлинка. Глупости, наверное.
- Готовьтесь, - жарко шепнула горняшка - К осени будет на вашей улице праздник. Такие средства потрачены - страсть. Ваш братец уже способных людей в невестин дом послал, томятся там по вам, скучают, глаз не смыкают... Осталось только сговор подтвердить... и дарственную
