показалась на ладонях, Анна не заметила.
Долго рыла. Не ведала зачем, будто в бреду. Сама уже стала страшна, будто вырылась из-под креста, кудри черные по плечам рассыпались, в углу рта сухая слюна пенкой спеклась. Одни глаза - сизые, ненавистные высверкивали в пляске, будто блесна в омуте.
Скользнули пальцы по стеклу двери, вместо крышки гроба положенной.
Лохмотьями барского рукава Анна расчистила земляной секрет, хрипло приказала Безымяшке
- Ближе свети, раба! Нет. Дай мне. Я сама.
И склонилась в яму с фонарем.
За волнистым дверным стеклом в жироной земле маячило белое спящее личико покойницы, волосы белей молока, венок полынный, на губах белый камушек, вокруг головы цветы полевые, шиповные лепестки, воротник девичьей рубахи небрежно вышит купальскими узорами, красными по белому.
Будто к отражению в омуте, живая черная Анна склонилась над мертвой белой Рузей за стеклом
Всмотрелась, застонала:
- Встань, девушка, встань.
Трижды стукнула в желтое стекло костяшками кулака, замарала кровью земляной секретик.
Дрогнул рот под землей. Скатился белый камушек с губ покойницы.
В ладонях девушки за стеклом хрупнули журавлиные яйца - кулаки сжались, скорлупа треснула, смешались меж белых пальцев желток с белком.
Запотело изнутри стекло морозной моросью выдоха.
Крикнула Анна в голос:
- Двери! Двери!
Напружила жилы на шее докрасна и вырвала дверь из земли, как могла, провернула доски. Разорила секрет, разбросала цветы и полотенца. Вынула на край ямы Рузю, стала ей уши и щеки докрасна тереть, на грудь давить до хруста.
Скривилась Рузя, хныкнула. Плюнула Анне в лицо земляной жижей.
Охватила за плечи.
- Домой хочу. Дай молока, дай картоху.
Анна фонарь бросила, подняла белую карлицу на руки, понесла на просеку, к дороге.
Безымяшка петуха в подол поймала и плакать боле не могла, оскалила рот карзубый, побрела следом.
Серенько рассвело. Птицы перекликнулись в кронах. Поп приказал звонить, и жалкий колокол сказал свое слово.
Курился туман вдоль реки.
Молоко из вымени в подойник ударило струйкой и разбрызгалось.
В палисаде церковном и барском саду махровые большие цветы сыро наклонились на стеблях, трещала на палке вертушка - отпугивала птах от аптекарского огорода.
Парит с утра. Гроза будет.
Анна поднялась по ступенькам к усадебной кухне, велела Безымяшке не отставать.
Люди уже всполошились, искали хозяйку по службам. Муж выполз на крыльцо в халате.
Анна стояла - вся в грязи от подола до локонов, растерзанная, гордая, рот скривила, подбородок вздернула.
Отчая дочь, надменная Землеродица в одном башмачке, зубы щерила на постылого супруга, а на белую девочку глядела ласково, как на родную.
Муж, увидел Анну, распаленную поисками и спросил, не глядя ей в лицо - от греха:
- Анна Борисовна, что же вы это затеяли?
