– Жизнь, дорогие мои девушки, добра. Это люди придумали, будто жизнь – испытание. Жизнь – праздник. Если вы просыпаетесь и видите небо – это уже повод для счастья. А знаете, как смотрит собака, если ты вылечил ее от боли? Или лошадь? Не надо пенять на жизнь – она не такая самостоятельная, как вам кажется, она – такая, какой вы ее делаете. Это я вам как старый краевед говорю. – Семен Львович, улыбнувшись, посмотрел на Риту. – Извините за старческое занудство.
Он приподнял шляпу, прощаясь, и фигура его начала медленно растворяться в зелени двора.
– Телефон-то ваш дайте! – бросилась вслед Наташа.
– Я появлюсь, когда буду нужен, не сомневайтесь. Я всегда так делаю: когда нужен – тогда и появляюсь. А когда не нужен – ухожу.
И Семен Львович ушел.
– Классный какой дядька, – сказала Рита. – Он откуда взялся-то?
– По объявлению пришел, – вздохнула Наташа.
Теперь на телефонные кнопки жала Рита. С тем же успехом. Номер этой чертовой «Обдирочной» был беспробудно занят.
– Может, сломался? – нервничала Наташа. – Ритуль, а если он сломался, что же тогда делать?
– Фигня, а не проблема. Поедем туда…
– Я больше в эту «Обдирочную» не пойду.
– А я думала – побежишь, – усмехнулась Рита. – У тебя подруга имеется для выполнения неприятных поручений. Я сама пойду. Сама все узнаю. Как ты назвалась-то?
– Сквозняк.
– Ну вот, скажу, что я – Сквозняк. Они поверят. И вообще, перестань паниковать, я чувствую, что все будет хорошо. Хорошо. Пускай пока телефончик отдохнет, да и я тоже. – Рита рухнула в кресло. – Слышь, подруга, а тебе, правда, этого лейтенанта не жалко? Он в общем симпатичный такой гаишник. Не более подонистый, чем все остальные…
– Я уже тоже думаю: может, хрен с ним, с материалом? Цветкову я все объясню, да он и сам не очень- то этой темой загорелся. Про пятьсот долларов уже забыл наверняка. Я лучше еще какую-нибудь фигню придумаю… – Наташа вздохнула: – Что-то я, подруга, сентиментальной становлюсь. Для моей профессии – это кранты.
Рита подскочила к подруге, поцеловала:
– Молодец, Наташка! Тебе Бог за это «спасибо» скажет каким-нибудь своим, Божеским способом.
– Бога понять нельзя, – сказала Наташа. – Я в душ пойду, пока чайник греется. А ты звони.
Рита снова начала тыкать в кнопки, не очень веря в удачу.
И вдруг – длинные гудки. Долго никто не подходил. Но Рита решила ждать до победного.
И услышала усталый женский голос:
– Алло.
– Здравствуйте, – залепетала Рита. – Добрый день. Я хотела узнать результаты теста. На СПИД. Да-да. Как фамилия? Моя? Моя-то? Или того, кто тест проходил? Ой, простите, глупости говорю. Волнуюсь. Как же фамилия-то ее была… Смешная такая. Ветер, что ли?
И тут в трубке спросили:
– Может, Сквозняк?
– Ага, – обрадовалась Рита, – Сквозняк. Какие вы хорошие! Все знаете: Сквозняк. Да-да.
А Наташа в ванну не пошла. Услышала, что Рита дозвонилась, и вошла в комнату, прислонившись к дверному косяку.
Наташа видела, как побледнела Рита и как повторяла:
– Положительный. Точно? Последняя стадия? Точно? СПИД? Точно? И не может быть ошибки? У вас не бывает ошибок? Никогда не бывает? А… Сколько ей… мне… осталось? Месяцы… Точно? Запустили? Можно к вам прийти… и вы посоветуете, как лечиться… Алло… Не может быть ошибки? Не бывает? Алло…
Холод поднялся и залил всю Наташу – от кончиков пальцев до затылка.
Она села на диван. Слез не было, и крик не рождался. Холодная пустота внутри – и все.
– Они сказали, что ты запустила… Что лечение продлит жизнь на несколько месяцев… Как же так, Наташка? – закричала Рита. – Как же так?
ОЩУЩЕНИЕ СМЕРТИ
И почему это нам кажется, что жизнь лучше смерти? Может быть, потому что к жизни привыкли, а к смерти – нет? Ведь все люди знают, что когда-нибудь умрут. Все. И – ничего. Живем. И мысль о смерти вовсе не мешает течению жизни. Вся тайна в этом «когда-нибудь»… Это нечто очень далекое. Это почти «никогда».
Как все-таки правильно распорядился Господь, что никто из нас точную дату своего ухода не знает. А то бы такой хаос начался…
Наташа приняла свою болезнь как данность, словно была готова к ней. Почему-то не хотелось думать ни о том, чтобы сделать повторный анализ, ни о том, чтобы попробовать лечиться. Болезнь – а тем более болезнь серьезная – вынимает человека из жизни раньше, чем это делает смерть. Жажда жизни – это то, что заставляет нас существовать вопреки всему. Болезнь эту жажду утоляет мгновенно.
Наташа сдалась сразу. Не с радостью, конечно, но с готовностью. Подумала даже: «А что, собственно, мне жаль оставлять в этой жизни?» Долго думала, в окно смотрела, курила, коньяк пила. Ничего не надумала. Расстроилась. И запретила себе размышлять на эту тему.
Думать вообще было невозможно. Поэтому Наташа послала Риту в магазин за коньяком – и весь день пила. Падала на кровать, забывалась сном и снова пила.
Мозг затуманивался, жить становилось бессмысленней, а потому – легче.
Утром Наташа проснулась от телефонного звонка:
– Квартиру сдаете?
Повесила трубку.
Телефон снова зазвонил, голос был другой, но вопрос тот же:
– Вы квартиру сдаете?
Снова повесила трубку.
Пошла в душ.
Стоя под душем, она думала: «Зачем я тут стою? Зачем теперь вообще что-то делать?» Ведь что остается? Ждать, пока тебя положат в гроб, а на страницах «Желтого тупика» появится портрет с красиво- печальными словами.
«Интересно, на первой полосе напечатают некролог или внутри газеты?» – подумала Наташа, хотя ей это было совершенно не интересно.
Теперь казалось, что горло болит невыносимо. И насморк казался бесконечным. Тут еще менструация началась некстати. А во всех книжках про СПИД написано: «Нарушается менструальный цикл».
Телефон звонил, не переставая. Она перестала поднимать трубку.
Достала книжки про СПИД. Начала читать. Заплакала.
Пошла за коньяком – кончился.
Оделась. Открыла дверь и тут же наткнулась на клочок газеты. Подняла.
Фломастером было обведено объявление:
Тем же фломастером рядом было написано крупно:
Порвала объявление, подумала: «Зря порвала. Может, все-таки милиция вмешается хоть с помощью Цветкова. Был бы вещдок». И тут же: «Зачем? Ну, накажут Артура или не накажут – какая теперь разница?»
На двери висела пара записочек. Наташа порвала их, не глядя, и подумала: «Вот бы переспать с вами в моем нынешнем положении. Смешно…»
По дороге в магазин рассмеялась, да так громко, что прохожий отшатнулся.
Подумала: «Если верить книжкам и фильмам, мне бы надо размышлять о том, что я умру, а мир этот останется. И люди так же будут бегать, и солнце светить, и гаишники брать взятки. А меня не будет. Но об
