захотелось лично поблагодарить всех тех, кто в наше традиционно непростое время не забыл про детей… Ля-ля… Ля-ля… Речь мы тебе на всякий случай приготовим. Получится хороший пиаровский ход.
– А это не опасно? – спросил Иван Петрович.
– Если почуем опасность – ты не появишься. Какие проблемы?
Иван Петрович походил по кабинету задумчиво, как бы заставляя себя смириться с ситуацией.
Затем сел – он снова был собранным и деловым – и сказал:
– Теперь смотрите. Если, предположим, за этим делом стоят те, кто хочет расшатать ситуацию, то им ведь все равно, кого именно в прямом эфире мочить, правильно? Если они вложили в это дело деньги, и, я думаю, не маленькие, значит, они будут стрелять в того представителя фонда, который придет вместо меня. Им эффект нужен. Общественный, как говорится, резонанс. Разумно?
Это было настолько разумно, что Окружение даже не стало отвечать – только кивало молча.
– Ну и кого вы предлагаете послать на амбразуру? – Иван Петрович внимательно оглядел собравшихся. Он точно знал: Окружение уже подобрало кандидата на амбразуру. Решение уже было принято. Ивану Петровичу было также совершенно очевидно, что этим человеком никогда не будет никто из Окружения: нет и не может быть такой ситуации, в которой Окружение согласилось бы сознательно рисковать жизнью тех, кто в него входит. Впрочем, и Окружению было совершенно ясно, что Иван Петрович все понимает. Но надо было делать задумчивые лица. Правила игры диктовали необходимость произнести слова:
– Как это ни прискорбно, но иного человека мы не видим… Да-да… Не видим… Риск, конечно, есть, но куда в нашем деле без риска?
Надо было повздыхать:
– С ним вся моя жизнь связана. Может быть, кто другой?
И в ответ надо было опять же вздохнуть:
– Понимаем тебя, Вань, но что же делать? К тому же в последнее время он стал хуже работать, халтурить… Но дело даже не в этом… Больше некого, Вань, ты ж понимаешь…
Короче говоря, надо было доиграть до конца.
И только после этого Иван Петрович мог сказать:
– Да, действительно, некого. – А потом подойти к селектору и произнести со вздохом: – Вызовите ко мне, пожалуйста, Павла Ивановича. И как можно скорей.
Возвращаясь домой, Пестель думал о том, почему именно его решили позвать на эту странную передачу. Но никак не мог найти разумного объяснения тому, что Саморяд отказался от телевизионной съемки.
Павел Иванович прекрасно понимал, что Окружение хочет как-то его, Пестеля, подставить, но как именно – догадаться не мог.
В его голову приходили самые разные мысли, но мысль о покушении не приходила вовсе. Потому что Павел Иванович, как и мы все, был абсолютно уверен: самое безопасное место на земле – это телевидение. Против него – только танки.
Павел Иванович, конечно, отказывался. Но на самом деле возможность пойти на телевидение его обрадовала. И не потому, что он хотел засветиться – этого-то как раз бухгалтер Пестель не хотел вовсе, – а по какой-то иной, неясной ему причине.
Та радость, которая жила в нем в последнее время, от этой новости почему-то разрослась. Радость и участие в телепередаче были каким-то неясным образом связаны.
Странная история с этой судьбой… Мало того что в ней вовсе нет знаков движения, так еще и случается такое: знак висит «опасность!», а за ним вовсе даже не опасность, а что-то совсем иное.
Но, с другой стороны, хорошо, что кто-то придумывает нашу жизнь, а то сами мы такого бы наворотили. А тут все-таки при помощи снов и знаков нам пытаются давать какие-то подсказки.
И слава богу…
НАТАША
Усталость теперь не проходила никогда. Открывала глаза утром с таким ощущением, будто утомлена сном. И голова еще ныла все время. И язвы эти… Казалось, что они становятся больше. Или не казалось, а так оно и было?
В зеркало не смотреть – пробежать мимо зеркала, надеть босоножки… Как там прическа? Не смотреть в зеркало, не смотреть. Ничего интересного не увидишь, да и вообще не важно, что там увидишь.
Выйти в вонючую духоту лестничной клетки – вперед! На работу! Какая-никакая, но жизнь должна продолжаться. Какая есть – такая и продолжается. Продолжается!
Дверь Наташиной квартиры не захлопывалась, а закрывалась ключом. Надо было повернуться лицом к двери, а значит, снова увидеть отвратительную надпись и очередные две записочки от сексуально озабоченных придурков.
Погода, как назло, супер. Наташа смотрела на спешащих людей и думала: «Ну, почему у них все в порядке, а у меня нет?» Ругала себя за эти банальные мысли и старалась думать о чем-нибудь другом, приятном. Приятного не обнаружилось. Думалось все одно: про неизбежное и отвратительное.
В киоске купила газету «Желтый тупик». Заголовок ее статьи был вынесен на первую полосу: «Мужское достоинство инспектора ГАИ стоит четыреста зеленых».
Зачем-то посмотрела на перекресток: нет ли лейтенанта Петрова?
Лейтенанта Петрова не было. Подумала: «Небось моет посуду в новой машине».
Проходящий мимо мужик заглянул через плечо в газету и буркнул:
– Совсем козлы оборзели.
Непонятно, к кому это относилось: то ли к гаишникам, то ли к тем, кто печатает такие статьи. Подумала: «И в том и другом случае мужик прав. Но все равно хамство. Женщина так никогда бы не поступила, а мужик – пожалуйста. Они, мужики, нас вообще не замечают, нас для них как бы и нет… Попользовались – и выкинули. Вот и все отношения. Придурки похотливые – все, что можно про них сказать».
Вон в Москве сколько женских стрип-клубов – не счесть, а мужских – раз, два, и все. Кто смотрит, как бабы раздеваются? Придурки похотливые, то есть нормальные мужики. А бабы зачем в мужские стрип-клубы ходят? Просто отдохнуть в непринужденной обстановке. Когда баба на сцене раздевается, для мужика это сигнал к действию. А когда мужик на сцене оголяется, для женщины это повод покричать и порадоваться жизни, которая так мало дает ей других поводов для радости.
Разве женщины придумали стриптиз? Мужики, конечно. Шест этот, вокруг которого действо происходит, очевидно, мужское изобретение. Эта палка символизирует их мужское достоинство! Идиоты!
Наташа испугалась: «Я схожу с ума! О чем я думаю, дура?»
Пришла на стоянку. Опять обозлилась, глядя на испорченный бок машины. А тут еще молоденький охранник подошел, нагло покачивая бедрами, посмотрел сальными глазами:
– Слышь, может, ты это… Вперед, типа, заплатишь. Ну раз ты тут теперь постоянная… У нас тут, типа того, скидка. Особенно… этим… ну, типа, красоткам.
– Кретины вроде тебя должны платить отдельные деньги только за то, чтобы с вами разговаривали такие женщины, как я. Врубился?
Охранник смотрел восторженно, и это еще больше бесило.
Наташа вставила ключ в замок зажигания.
Охранник постучал в стекло.
Подумала: «Будет хамить – урою». Но охранник хамить не собирался, и даже наоборот:
– Я тут это… Ну… Если вашу там… машину, типа, отремонтировать… У меня это… Ну, типа… знакомые… Дешевше обойдется.
«Дешевше»… Наташа выругалась про себя, а вслух бросила:
– Спасибо.
Резко подала назад, едва не долбанувшись в стоящую машину. Охранник что-то вскрикнул, но Наташа – по газам и – со стоянки.
Начала разговор с самой собой. Разговор, разумеется, получался неприятный.
«Давай, Наташа, – говорила она сама себе, – сформулируем несколько бесспорных истин. Именно бесспорных. Итак, газета – это источник информации, да? Да. Лето – это время года, когда ярко светит солнце, да? Да. СПИД – это болезнь, которая не излечивается, да? Да! Да! Да! Мужчины – это существа,
