женского тела, а потом столь же нагло – аж до слюноотделения, – раздевают женщину до конца. Для начала – взглядом.
В принципе, все это еще можно было бы стерпеть от человека молодого и симпатичного, но, по мнению Наташи, толстому, пожилому, лысеющему мужику, каким и был Жан, неприлично быть откровенно похотливым.
А вот Жану Наташа явно понравилась. Он тянул к ней свои толстенькие пальчики, гладил ее по коленке и даже попытался чмокнуть в щеку.
На первой встрече все обошлось – Наташе удалось скрыться. Но презентаций в ту пору было море, а люди на них ходили все одни и те же.
Так что между первой и второй встречами перерывчик получился совсем небольшой. Француз подошел к ней как к старой знакомой. Поцеловал, разумеется. На презентациях все целовались, пришлось стерпеть, чтобы не признали за дикую.
Жан целовал ей руки, говорил дурацкие комплименты, купил в буфете бутылку коньяка – все это было неинтересно. Интересно стало позже. Увидев, что Наташа договаривается об интервью с очередной звездой, Жан спросил:
– Вы – журналистка?
Наташа кивнула.
– Значит, коллеги. – Жан радостно поднял большой палец.
Наташа подумала: «Нашел дуру, так я тебе и поверила». Словно угадав ее мысли, Жан показал удостоверение, в котором было написано, что он, Жан Глобер, действительно представляет известную французскую газету.
Это известие Наташу заинтересовало. Не то чтобы она сразу начала строить какие-то конкретные планы в отношении француза, но взгляд на него сразу изменился, причем в лучшую сторону.
Жан это тоже почувствовал, улыбнулся:
– Что же это вы так долго молчали? Мое издание очень интересует взгляд именно женщиныжурналистки на процессы, происходящие в России.
Жан смотрел похотливо. Улыбался маслено.
Наташа решила выпить коньяку для улучшения общей картины жизни.
Жан затеял с ней игру: пропадал и возникал вновь. Пропадал и снова возникал. Это была абсолютно верная тактика профессионального ловеласа: когда Жан в очередной раз исчез и не появился, Наташа поймала себя на том, что нервничает. И не то чтобы она захотела с ним завести роман или даже новеллу – да нет, конечно. Но вот Жан не появился, а Наташа занервничала.
Он выдержал паузу и возник, когда Наташа как раз фотографировала на свою мыльницу популярного телеведущего, который обнимал еще более знаменитую эстрадную звезду. Наташа всегда делала такие снимки именно в конце презентаций, в начале-то фотографировать не разрешали, а к концу все так напивались бесплатным вином, что было уже всем все равно.
Наташа в объектив увидела лицо Жана – сфотографировала и улыбнулась.
Еще выпила коньяка.
Жан вел себя по-свойски, как бы между прочим рассказывал про французскую газету и даже как бы и не очень акцентировал внимание Наташи на французских гонорарах. А чего, собственно, акцентировать, когда и безо всяких акцентов очевидна нереальная огромность этих цифр.
После выпитого коньяка Жан показался ей похожим на Портоса.
– Ты француз? Значит, Портос, – расхохоталась Наташа.
Жан радостно смеялся. А Наташа, от смущения наверное, все время его фотографировала.
Фотографировала на презентации, потом – в машине, потом – в его гостиничном номере, и даже как он вышел из душа – сфотографировала. Когда они, смеясь, упали в постель, Наташа подняла фотоаппарат и щелкнула пару раз.
Ну а потом уже было не до фотографий.
Несмотря на свои внушительные габариты и почтенный возраст, Жан был хорошим любовником – не столько страстным, сколько профессиональным: его толстые пальцы все делали как надо, куда надо – попадали и что надо – ласкали. Мужчиной он оказался крепким, терпеливым, неторопливым и выносливым. Думал о женщине больше, чем о себе, чувствовал женщину, помогал ей получать наслаждение.
Наташа и получала.
Часа в три ночи Жан поцеловал ее, сказал:
– Оставайся. Утром обсудим дела.
После чего отвернулся к стене и заснул, отвратительно захрапев.
То, что Жан помнил про дела, обнадеживало.
Наташа поняла, что выспаться тут не удастся, поднялась, оставила на столе свой номер телефона и отправилась домой.
Жан позвонил на следующий день, сказал несколько лирических слов, похвалил Наташу как женщину и попросил вечером, не откладывая, привезти свои материалы прямо в гостиницу.
Наташа поняла, что зовут ее вовсе не для того, что бы отдать материалы. Точнее, передача материалов – не главное. Было стыдно, но не долго. Французская газета… Гонорар… Да, и воспоминание о пальцах Жана тоже способствовало исчезновению стыда.
Правда, по дороге она честно пыталась ругать себя, страдать, даже каяться. Ничего не получалось. Более того, мысли рождались все какие-то бодрые и оптимистичные: мол, в конце концов, от нее не убудет, а если через Жана получится сделать карьеру на Западе, будет здорово, она разбогатеет, купит классный фотоаппарат и машину.
Второй раз было хуже: трезвой Наташе Жан уже вовсе не напоминал Портоса, она стеснялась этого толстого человека, у которого запах дорогого одеколона перебивался запахом пота. Но профессионализм и выносливость Жана победили.
Потом она приезжала к Жану еще пару раз, а потом Жан исчез.
Наташа сначала не могла поверить, что ее обдурили как абсолютную идиотку, – звонила Жану в гостиницу, подходила к нему на презентациях и спрашивала о судьбе своих материалов… В общем, вела себя как дура.
Жан радостно улыбался, целовал ее в щечку и исчезал.
Чем больше она убеждала себя: подумаешь, накололась, с кем не бывает, – тем отчетливей понимала, что Жан достоин страшной, кровавой мести.
Месть придумалась, когда она случайно наткнулась на фотографии Жана.
С этого момента она начала фотоохоту за французским журналистом. Снимала его всюду, он ее не замечал (или делал вид, что не замечает). Лишь однажды, когда она поймала Жана около его номера в обнимку с полуобнаженной девицей, Жан, улыбаясь, показал ей кулак.
В результате получился фоторепортаж о похождениях французского журналиста в Москве. Центральной была фотография, на которой толстый Жан лежал рядом с Наташей в постели, на свое лицо она наклеила белую полоску.
Она ходила с ним по разным изданиям. Реакция всюду была одинаковой: смотрели, улыбались, восхищались, но печатать отказывались, просили Наташу дать домашний телефон.
Наконец она дошла до только что появившейся газеты «Желтый тупик». Там репортаж взяли, тут же опубликовали, да еще и заплатили неплохой гонорар.
А где-то дней через десять в «Тупик» пришло письмо на бланке французской газеты, в котором говорилось, что Жан Глобер отозван из России и уволен из газеты за поведение, несовместимое с высоким званием журналиста.
Письмо напечатали в газете, а Наташу взяли в штат.
Жан несколько раз звонил ей, угрожал, она вешала трубку, улыбаясь при этом загадочно и томно, как миледи в кино.
К «Фазенде» Наташа приехала, конечно, раньше времени. Решила подождать в машине и появиться с некоторым опозданием.
Подкрашивалась, радуясь, что в машинном зеркале не отражается ее дурацкая одежда. Думала о каких-то глупостях.
