были браслеты, скрепленные цепями. Когда рабы скрылись из виду, Чак сунулся за ними, но сразу попятился обратно. В грудь его упирался ствол порохового самострела.
— Куда прёшь? — спросил охранник.
Разговор получился недолгий — карлику указали на соседнюю дверь, и он повёл нас туда.
— Что это там за мастерские, почему в тот коридор не пустили? — спросил я.
Чак махнул рукой:
— Не знаю, что за мастерские. Небось секретное что-то клепают, оружие или оборудование какое новое… Не наше дело, главное — дальше можем идти, и хорошо.
— А куда дальше? — спросила Юна. Ей, как и мне, не нравилось происходящее. — Куда ты нас ведёшь?
— Не боись, девушка, не в ловушку. Я ж знаю, о чём вы оба думаете: а не сдал ли Чак нас топливным королям? Так от знайте, Чак не предатель, за такое дело в воровской общине Крыма быстро бы… Раз — и нету у тебя головы. Если Чак за дело взялся, то до конца его доводит, вот так.
Вскоре мы вышли в крытый переход между двумя цехами — протянувшийся метрах в десяти над землёй тёмный коридор.
Карлик спросил у Юны:
— Ты где с монахом договорилась встретиться?
— Он называл это место Обзором. Я никогда не была здесь…
— Ну от, а я был. Обзор — так крышу трубы называют. Большая такая, широкая очень, на колоннах стоит. Сверху её перекрыли такой вроде крышей с дыркой посередине, а ещё выше навес сделали, и там, вверху, теперь вроде кабака. Место людное, открытое, вам там показываться нельзя. А под Обзором, ближе к основанию, помосты на балках. Их листами железа разгородили и теперь называют Торговыми складами. Внутри трубы по спирали такой спуск идёт широкий, разбит перегородками. Между ними комнаты. Товар в складах можно оставлять, а самому на ночлег в комнатах устроиться. Кто, значит, для торговли в Балашиху приезжает либо же проездом в Москву — там и останавливается. Вот и вас я туда определю. Уже насчёт комнаты договорился, ага.
— Но нам нечем заплатить, — возразила Юна.
Стёкол в длинных окнах не было, по коридору гуляли сквозняки, покрывая рябью лужи у стен. Снаружи шумел дождь, в темноте светились огни других цеховкварталов Балашихи.
— А сколько у вас денег ? — спросил Чак, останавливаясь.
— У меня вообще нет, — ответил я.
Юна достала из кармана серебряную монету.
— Гри-ивна… — протянул карлик и сграбастал её с ладони девушки. — А у тебя точно совсем ничего, южанин? Вечно с вами, большаками, проблемы… Ладно уж, я своими домажу, если что, ночь в одной комнате недорого стоит. — Он зашагал дальше.
— В двух комнатах, Чак, — поправила Юна.
— Не, девушка, на две точно денег не хватит. Это ж тебе не Арзамас какой провинциальный, а граница Большой Московии! Здесь всё дороже.
— Но я…
— Та ладно, не переживай ты так за свою девушковую честь. Вам-то всего ничего там пробыть придётся…
— Нам? — переспросил я.
Карлик нырнул в широкий проём, которым заканчивался коридор, и с расположенной дальше лестницы донёсся его голос:
— Ну так вам же там сидеть, а мне снова в разведку идти.
Комнаты тянулись вдоль внутренней стены трубы, двери их выходили в общий коридор, который спиралью шёл вокруг центрального колодца, пронзающего её сверху донизу.
«Трубой», как вскоре стало ясно, карлик назвал бывшую градирню, то есть охлаждающую башню, основательно перестроенную. В нижней части таких башен всегда полно воды, но сейчас резервуар был пуст. Судя по всему, люди внутри обосновались давно.
Одна стена комнаты была кирпичной, три других — деревянные перегородки. В той, что отделяла помещение от спирального коридора, имелись дверь и окошко, затянутое плёнкой.
Юна лежала на койке, накрыв ноги одеялом. Когда я сдвинул засов на двери, она повернула ко мне голову и спросила:
— Куда ты?
— Хочу осмотреться, — сказал я. — Не нравится сидеть на месте, когда непонятно, что вокруг происходит.
— Мне кажется, Чак не предатель.
— Ты слишком доверчива для дочки такой важной персоны.
Нахмурившись, она отвернулась:
— Это правда, тебе я поверила.
Положив хауду на сгиб локтя, я вышел из комнаты и встал у ограждения. За ним был центральный колодец, опоясанный коридором. Через равные промежутки горели масляные лампы на треногах, цепочка редких огней спиралью тянулась вниз и вверх. Одна такая лампа стояла неподалёку от меня.
К потолку шёл ровный поток тёплого воздуха, огромную трубу наполняли звуки. Эхо неразборчивых голосов, рокот, стук, далёкий смех… Положив хауду на пол, я перегнулся через ограждение. Метрах в двадцати подо мной на другой стороне градирни коридор расширялся, там в центральный колодец выступала площадка, на которой стоял сендер. Рядом открытые стойла, в них лошади, дальше две повозки. Должно быть, на уровне земли есть ворота, через которые можно попасть в градирню и при необходимости заехать на помосты, где находятся склады.
Гулкие звуки донеслись сверху, и я поднял голову. Крыша не накрывала всю трубу целиком, в центре оставили круглый просвет, сквозь который внутрь попадал дождь. Похоже на выстрелы, хотя трудно понять, слишком уж тут всё искажается.
Что-то мелькнуло в тусклом свете масляных ламп. Я шагнул назад, подняв на всякий случай хауду.
Сверху падал человек — воздушный поток развернул его головой вниз, руки были прижаты к бокам, ноги сведены вместе. Полы куртки хлопали по спине и бокам. Он пролетел мимо, и я вновь шагнул к ограждению, провожая взглядом тело, то попадающее в свет ламп, то исчезающее в тени. В конце концов оно совсем пропало из виду, и вскоре снизу донёсся едва слышный звук удара.
Больше с крыши в колодец никто не падал, так что я вернулся в комнату и запер дверь. Юна приоткрыла глаза и снова закрыла. Я сел на корточки под окном, плечом привалившись к перегородке, стал поглядывать туда. Чёрт его знает, имеет ли этот свалившийся сверху человек какое-то отношение к нам или нет. Самое плохое — это ждать и догонять… А мне уже второй раз за эту ночь приходится подолгу ждать, не имея возможности сделать что-то самому, как-то повлиять на события.
— Ты веришь в бога? — спросил я.
— Конечно, — ответила Юна после паузы. — Как можно не верить в того, кто создал мир?
Против такого довода возразить было нечего, и я сказал:
— А кто он? Я не помню…
— Что значит «кто он»? — Девушка села на койке. — Он — творец всего. Создатель.
— Это понятно. Но у вас… то есть у нас есть какие-то его изображения? Иконы? И как, в конце концов, его называют?
— Создатель. Что такое иконы, я не знаю, но никаких изображений Создателя у нас нет, потому что это святотатство — пытаться изобразить его.
— Но почему? — спросил я, снова выглядывая в окно.
— Да потому что Создатель оставил нас в день Погибели! Так учит Орден. Ведь Погибель — это, на самом деле, и есть следствие того, что Он покинул нас. И Он возвратится, только когда мир будет очищен от скверны, семени Нечистого.
— А скверна эта — мутанты? — понял я.
