Чак, до пояса свесившись в помещение, выстрелил ещё раз, а потом пистолет заклацал — наверное, остальные патроны не успели просохнуть. Я направил самострел на прилавок, из-за которого появилась голова, и нажал на спуск. Оружие громыхнуло, дёрнулось в руке, пуля стесала щепу с края прилавка. Голова исчезла.
Карлик полез вниз, под ним треснула доска, и он рухнул на пол, выпустив пистолет. Встав на колени и держась за голову, просипел:
— Я сам! Выруби того, с обрезом!
Юна, сидящая между нами, дёргала головой и мычала сквозь кляп, яростно вращая глазами. Я прыгнул грудью на прилавок. Увидел скорчившегося на другой стороне лавочника, как раз зарядившего обрез, вцепился в его волосы на темени и ударил головой о боковую часть прилавка.
Лавочник выстрелил, дробь ушла в сторону, а я приложил его лбом о дерево ещё несколько раз, пока не потекла кровь. Неподалёку стонали. Когда я разжал пальцы, лавочник сполз на пол. Обрез упал. Я повернулся, перекинул ноги через прилавок и встал лицом к мешкам. Человек за ними лежал на боку, обеими руками сжимая ногу. Дробь разворотила его бедро, там пузырилась кровь. По лицу текли слёзы, он разевал рот, как вытащенная из воды рыба, стонал и дёргал второй ногой. Самострел валялся рядом.
Юна вскочила, когда Чак перерезал верёвки, вырвала кляп и ударила носком ботинка толстяка по рёбрам. Тот не пошевелился.
Я поднял обрез, крикнул: «Чак, забери у того самострел!» — и стал один за другим выдвигать из прилавка ящики. В одном на дне россыпью лежали патроны для обреза. Зарядив его, я ссыпал патроны в карман и бросился назад, в то время как Чак, сняв с лавочника за мешками патронташ, перезарядил самострел и направился к Юне.
Подняв двустволку, она с ненавистью глядела на толстяка. Я прошёл мимо, встав у двери, прислушался. Карлик, приблизившись к девушке, усмехнулся:
— Дырку в нём взглядом не прожги, сестрица.
— Они схватили меня, когда… — начала она, но я перебил:
— Выходим. Там катер, спускаемся — и к нему.
Я первым выскочил наружу, но не успел сделать и несколько шагов по мостку, как снизу донеслись голоса.
Тощий парень, которого я ударил подзорной трубой, и с ним ещё двое рыбарей стояли под колесом с кривыми тесаками в руках.
— Болтали, что через посёлок пойдут. Я хорошо слышал, — говорил тощий. — Им к реке надо, встречать их там должны.
— Да кто они такие, Миля? — спросил высокий рыбарь, щёлкая большим пальцем по лезвию тесака. — Объяснить можешь толком?
— Не знаю! — огрызнулся тощий. — На монашьем баркасе приплыли. Я сразу-то не понял. Девка с ними была, на неё пялился.
— Да вон же катер ихний…
— Тупой! То катер из Храма, а они на баркасе были, который с другой стороны, от заставы ходит. — Он потрогал шишку на голове.
— А чего мы здесь тогда стоим? — сиплым голосом спросил третий рыбарь и закашлялся. — Болен я, а ты меня вытащил. Пошли на берег их искать.
— Не, — возразил Миля. — Фреда, пока бельё стирала, слышала, что они про лавку толковали, когда мимо прошли. Кто это палил там щас наверху?
— Да это старый Сот перепился опять, наверное.
Из лавки вышли Чак с Юной. Не выпуская рыбарей из вида, я жестом показал спутникам, чтобы молчали, и попятился к решётке.
Между расходящимися от центра толстыми «спицами» колеса было видно, что катер медленно дрейфует к колесу, покачиваясь на волнах. Скорее всего, капитан не включал моторы, опасаясь намотать на винты сети.
Вдруг снова зажглись оба прожектора на носу, лучи скользнули по посёлку. Голоса рыбарей доносились со всех сторон, трещали доски под ногами.
Тощий с двумя дружками шли прочь от колеса. Сзади заскрипело, я развернулся, вскинув руку, показывая, что надо молчать, но было поздно. Оказывается, Юна за это время успела забраться на крышу лавки. Размахивая руками, она закричала:
— Монахи! Это Юна Гало! Мы здесь!
Рыбари обернулись на голос, и когда лучи прожекторов скрестились на колесе, бросились обратно.
На корме монахи стали тыкать длинными шестами в дно, подталкивая катер ближе к нам. Вышедший из надстройки человек в коротком плаще крикнул:
— Юна? Говорит Дюк Абен!
— Чё смотрите?! — завопил снизу Миля. — Наверх! Подмогу зовите!
Рыбарь с сиплым голосом пронзительно свистнул, а высокий, сунув тесак в зубы, прыгнул к лестнице.
Я поднял обрез, клацнув затвором, дослал патрон в ствол и крикнул:
— Назад, а то пулю поймаешь!
Сиплый опять свистнул. С мостков доносились голоса, хлопали двери, кто-то спрашивал, что происходит. В нашу сторону побежали несколько человек. Отступив к лавке, я поставил ногу на нижнюю часть оконной рамы. Снизу донёсся плеск, и когда я влез на крышу лавки, Чака с Юной там уже не было. Встав на краю, я выстрелил в поднимающегося по лестнице рыбаря, но не попал. Он выскочил на мосток, а я сунул обрез за пояс, в два прыжка пересёк крышу и оттолкнулся от края. Прижав руки к бокам и вытянув ноги, «солдатиком» ушёл в тёмную холодную воду. Вынырнул и поплыл.
Позади раздался выстрел, и тогда на катере заработал пулемёт.
Рука ткнулась в шершавый борт. Монахи дали три длинные очереди — и посёлок будто вымер. Разом погасли все огни. Рыбари попрятались по хибарам; если бы не рокот набиравшего обороты мотора, воцарилась бы полная тишина.
Что-то скользнуло по ноге, я дёрнулся, вспомнив про вьюнов, но тут в плечо ткнулся шест, а над бортом вверху показались головы.
Когда я ухватился за шест, меня двумя сильными рывками вытащили на палубу. Перевалившись через борт, я искоса оглядел стоящих надо мной вооружённых монахов, снял куртку и стал выжимать. Раздались шаги, между ногами монахов ко мне пробрался Чак и с ходу закричал:
— А, тоже прыгнул, человече! Я едва не утоп, веришь, девка меня до катера дотащила.
Монахи расступились, пропуская невысокого плотного бородача в коротком плаще. Рядом, оставляя на палубе мокрые следы и кутаясь в плед, шла Юна.
— Дюк, эти люди помогли мне добраться сюда, — произнесла она, стуча зубами.
Мотор заработал на высоких оборотах, катер, развернувшийся кормой к колесу, стал набирать ход.
Монах неприветливо разглядывал меня с Чаком.
— Юна Гало, от имени Владыки московского Храма я гарантирую тебе покровительство и безопасность, — ровным голосом произнёс он.
— Мне и моим спутникам? — уточнила она.
Дюк Абен, не спуская пристального взгляда с Чака, промолчал.
Глава 18
Я потянулся так, что хрустнули кости, и сел на узкой койке, едва не стукнувшись головой о вторую, прикреплённую к стене выше. С неё свешивалась рука Чака.
Два иллюминатора были закрыты железными крышками на винтах, свет падал в каюту сквозь
